Вернувшись в Ярославль, я опять и опять безуспешно пытался свести воедино сведения о гибели царевича Ивана. И тут мне позвонил Марк:
– Ты как-то говорил, что собирал материалы о гибели в Угличе царевича Дмитрия. Не потерял интерес к этой запутанной истории?
– Почему вдруг тебя заинтересовали мои литературные дела?
– Хочу предложить съездить в Углич на моем «Москвиче». Мне надо поговорить там с одним человеком. Ну, а ты за это время побывал бы на месте гибели царевича. Вдруг возникнут какие-то новые версии и догадки, которые по-новому осветят это темное событие русской истории?
Мне почудилась в голосе Марка ирония, но само по себе его предложение звучало заманчиво.
– Когда ты хочешь ехать?
– Завтра и отправимся. Только давай так договоримся: в твоем районе такие хитроумные лабиринты из проездов, что я боюсь заблудиться. Встречай меня у Дворца нефтяников ровно в восемь, постараюсь быть точным…
Я подумал, что поездка в Углич, где при невыясненных обстоятельствах погиб младший сын Ивана Грозного, возможно, поможет мне разобраться в том, что случилось в Александровой Слободе.
Утром меня разбудил не будильник, а шум первого весеннего дождя. Отодвинув шторы, я взглянул на небо. Казалось, тяжелые низкие тучи легли на самые крыши и не двигались. «Значит, надолго, – подумал я. – Поедет ли Марк в такую непогодицу?»
С этой мыслью позвонил ему домой, но телефон не ответил. Неохотно собрался, выпил чашку густого черного кофе. На всякий случай взял из каталожного ящика карточки, собранные мною по делу о гибели царевича Дмитрия. Возможно, подумал я, будет время ознакомить с их содержимым Марка – как криминалист, он мог оказать мне в этом деле квалифицированную помощь.
Надев плащ и взяв зонтик, я вышел из дома. При моем появлении дождь, кажется, припустил еще сильнее, лужи у подъезда словно кипели, а водяные струи забили по зонту так, словно с неба сыпалась свинцовая дробь. Буквально через несколько шагов в туфлях у меня уже хлюпала вода. Я еще раз подумал, что наша поездка в Углич, наверное, сорвется. Однако в тот самый момент, когда я вышел к Московскому проспекту, мимо пронесся желтый «Москвич» со знакомым озорным чертиком за ветровым стеклом. Марк не заметил меня и, как было условлено, развернулся на площади у Дворца нефтяников. Мне пришлось еще метров пятьдесят топать под проливным, неослабевающим дождем, но настроение заметно поднялось – Марк от поездки не отказался.
Сложив зонтик и скинув мокрый плащ, я юркнул в открытый Марком теплый салон «Москвича».
– Никогда не ездил в такой потоп, – признался Марк. – Как бы не перевернуться.
Это заявление несколько умерило мой следовательский пыл, но отступать было поздно – взметая из луж хлопающие крылья воды, «Москвич» рванулся к Угличу.
Скоро по сторонам дороги за дождевой пеленой потянулись голые поля, замелькали указатели, деревенские избы зябко кутались в черные крыши, темная лента дороги впереди растворилась в дождевой дымке. На одном из поворотов правое переднее колесо «Москвича» съехало на размытую глинистую обочину, и Марк едва справился с рулем, чтобы вернуть машину на асфальт. Как бы удивляясь своему водительскому мастерству, Марк только головой покрутил, а меня передернуло страхом: еще бы немного – и лежать нам под дорожной насыпью вверх колесами.
Дождь закончился так неожиданно, словно где-то в небе решительно перекрыли кран с водой.
Я хотел спросить Марка, какая нужда заставила его ехать в Углич, но он опередил меня:
– Коротко расскажи, что у тебя собрано по убийству Дмитрия. Глядишь, я смогу в чем-то помочь тебе.
– По правде говоря, я на это рассчитывал, взял с собой карточки с собранными сведениями.
Увидев в руке у меня толстую пачку карточек, которую я вынул из кармана пиджака, Марк от удивления даже присвистнул:
– Смотри-ка, у тебя всё, как у Шерлока Холмса! Даже свою картотеку завел. Ну, даешь!
Я опять уловил в его голосе иронию, но оставил ее без внимания.
– Кое-что из этой мрачной истории я знаю, но все-таки напомни основные моменты, – другим, деловым тоном попросил Марк.
То и дело заглядывая в каталожные карточки, чтобы точно процитировать источники, я приступил к изложению «Угличского» дела.
Царевич Дмитрий – сын Грозного от его последней жены Марии Нагой – родился 19 октября 1582 года. По завещанию Грозного получил в удел город Углич, куда и был выслан вместе с матерью и ее родственниками сразу после смерти Грозного в марте 1584 года и вступлении на престол Федора Иоанновича. Древний Углич был в то время «велик и многонароден». По свидетельству угличских летописей, он имел 150 церквей, в том числе три собора, двенадцать монастырей. «Всех жителей было сорок тысяч. На правом берегу Волги возвышался Кремль, обнесенный крепкой стеною с башнями, где предстояло жить будущему царю. Судьба, однако, распорядилась иначе».
Если верить летописному свидетельству, то, провожая брата в дорогу, Федор сказал: «Иди, братец мой, с богом… Поспеешь царством владеть, и тогда тебе поступлюсь престолом Московского государства, а сам в тихости пребуду».
Трудно сказать, действительно ли Федор произнес эти слова, но они вполне соответствуют его общепринятому образу, созданному по летописным свидетельствам и воспоминаниям современников: «К славословию Божию усерден, о земных же делах мало попечения имеет. Кроток и незлобив, тих и мирен, упражняется в молитвах и псалмопениях, ходя по церквам и монастырям и многие творя милостыни».
Более резкие оценки личности Федора давали иностранцы. Например, польский посол так отзывался о нем: «Сидя на престоле во время посольского приема, он не переставал улыбаться, любуясь то на свой скипетр, то на державу». Ему вторил шведский посол: «Царь Федор от природы был почти лишен рассудка, находил удовольствие только в духовных предметах, часто бегал по церквам трезвонить в колокола и слушать обедню». В этом месте моих показаний Марк перебил меня:
– Однако у Федора хватило ума отправить Дмитрия в Углич, по сути, в ссылку.
– Во-первых, повторяю, так было завещано Грозным. Во-вторых, вероятней всего, решение исполнить этот наказ незамедлительно принял не Федор, а его зять Борис Годунов, про которого говорили, что он после смерти Грозного захватил такую власть, «яко же и самому царю во всем послушну ему быти». Тем более, есть свидетельства, что родственники Марии Нагой вместе с Богданом Бельским замышляли возведение Дмитрия на престол сразу после смерти Грозного.
– Получается, высылка царевича Дмитрия в Углич была вполне оправдана, так сказать, государственными интересами, – заметил Марк.
– Да, и при этом были соблюдены все полагающиеся формальности. Царевич Дмитрий и бояре Нагие были отправлены в Углич вместе со стольниками, стряпчими, боярскими детьми. «Для сберегания и ради царской чести» царевича сопровождали «четыре приказа стрельцов: московский приказ, приказ конных и два приказа пеших».
– Вероятно, среди тех, кто окружал Дмитрия в Угличе, были и соглядатаи Годунова, который прекрасно понимал, что ничего хорошего в случае воцарения Дмитрия ему нечего ждать, – сказал Марк, не отрывая глаз от дороги.
– Ты прав, по поручению Годунова за царевичем и его окружением наблюдали дьяк Михаил Битяговский с сыном и племянником Никитой Качаловым. Не доверять Нагим у Годунова были очень серьезные основания. Под влиянием матери и ее родных царевич воспитывался в духе злейшей вражды к Годунову. Вот что писал в своей «Московской хронике» немецкий ландскнехт Конрад Буссов: «Дмитрий однажды приказал своим товарищам по играм, молодым дворянским сынам, записать имена нескольких князей и вельмож и вылепить их фигуры из снега, после чего стал говорить: «Вот это пусть будет князь такой-то, это боярин такой-то» и так далее. «С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим эдак». И стал отрубать у одной снежной куклы голову, у другой руку, у третьей ногу, а четвертую даже проткнул насквозь. Это вызвало у всех страх и опасение, что жестокостью он пойдет в отца, поэтому боярам хотелось, чтобы он уже лежал подле отца в могиле. Особенно хотел этого правитель Борис Годунов, его снеговую фигуру царевич поставил первой в ряду и отсек ей голову».
– Если поверить этому свидетельству, то в числе подозреваемых в убийстве Дмитрия может оказаться не один Годунов.
– Страх перед воцарением Дмитрия усугублялся тем, что он страдал падучей болезнью, то есть эпилепсией. Во время припадков кусал ближним руки, бросался на слуг и даже на мать. Так, однажды он искусал руки своей двоюродной сестре – дочке Андрея Нагого, в другой раз шилом для игры в свайку уколол мать. При этом царевич с малолетства отличался недетской жестокостью: с наслаждением смотрел, как забивают скот, развлекался тем, что бил палкой кур, пока они не подыхали.
– Наверное, нельзя исключать, что слухи о болезни и жестокости Дмитрия усиленно раздували сторонники Годунова?
– Возможно и такое, – согласился я. – Однако нельзя не учитывать и дурные наследственные качества. Известно, что Иван Грозный тоже с детства проявлял непомерную жестокость, уже в двенадцать лет приказал казнить одного из бояр, другого затравил собаками. В написанном еще в 1630 году неизвестным автором так называемом «Новом летописце» утверждалось, что предварительно царевича Дмитрия хотели отравить, давая яд «овогда в естве, овогда в питие». Эту версию позднее подхватил Карамзин, уверенный в том, что Дмитрий был убит по приказу Годунова.
– Что конкретно писал Карамзин?
– Сначала Годунов обратился с предложением убить царевича к своему дворецкому Григорию Васильевичу Годунову, но тот отказался, «залившись слезами» и испытав «страх Божий». После этой неудачи Годунов решил отравить царевича, а в качестве исполнителей преступления привлек мамку царевича Василису Волохову и ее сына Осипа. Но то ли яд оказался слабым, то ли недостаточно его подсыпали в пищу царевичу. Тогда Годунов привлек к заговору двух своих чиновников: Владимира Загряжского и Никифора Чепчугова, но и они не решились пойти на убийство. Следующий вариант убийства царевича разработал царский окольничий Андрей Луп-Клешнин, предложивший на роль убийцы дьяка Михаила Битяговского, его сына Данилу и племянника Никиту Качалова.
– Если поверить Карамзину, получается, что вместе с Василисой Волоховой и ее сыном в Угличе возле царевича Дмитрия собралось целое преступное сообщество, выжидавшее удобного момента для свершения убийства, – вставил Марк.
– Однако, как пишет Карамзин, «Димитрия хранила нежная мать!.. Извещенная ли некоторыми тайными доброжелателями, или своим сердцем, она удвоила попечения о милом сыне; не расставалась с ним ни днем, ни ночью; выходила из комнаты только в церковь; питала его из собственных рук, не вверяла ни злой мамке Волоховой, ни усердной кормилице Ирине Ждановой».
– Если судить о Годунове по этому рассказу Карамзина, то он был очень глупым и ограниченным человеком: надо же додуматься поставить в известность о своем намерении убрать Дмитрия такое большое количество людей! Вряд ли Годунов был настолько наивен. А уж про слабые яды и говорить нечего – к тому времени технология их изготовления и применения уже была отлажена до совершенства.
– И какой вывод ты делаешь?
– Выводы делать рано. Рассказывай, при каких обстоятельствах погиб царевич, – ушел Марк от ответа.
Я выдал Марку следующую «информацию к размышлению»:
– 12 мая 1591 с царевичем Дмитрием случился очередной припадок эпилепсии. Через два дня, то есть 14 мая, ему стало легче, и Мария Нагая взяла его в церковь. 15 мая, в субботу, она опять ходила с Дмитрием в церковь, потом отпустила его гулять во внутренний дворик, где дети стали играть в «тычки» – втыкать нож в землю, стараясь попасть как можно дальше. Здесь же были мамка Василиса Волохова, кормилица Арина Тучкова, постельница Марья Колобова. В игре принимали участие четыре сверстника царевича, в том числе сыновья кормилицы и постельницы. Время было около полудня. Михаил Битяговский (выражаясь современным языком – глава угличской администрации) и его подчиненные разошлись из «дьячей» избы по домам. К себе на подворье уехали братья Михаил и Григорий Нагие и Андрей Нагой. Во дворце слуги уже понесли кушанья к столу, когда вбежал сын постельницы Петруша Колобов и сказал, что царевич погиб. Царица Мария выбежала во двор, увидела, как кормилица Василиса Волохова держит на руках окровавленного Дмитрия и, схватив полено, стала бить ее по голове. При этом она тут же выкрикнула имена убийц царевича: Осипа Волохова, Михаила Битяговского, его сына Данилу и Никиту Качалова.
– Какое самообладание! Вместо того, чтобы биться в горе, она бьет поленом кормилицу и оглашает список убийц. Оставили ли наши уважаемые историки описание самой сцены убийства?
– Соловьев представляет ее так: «Царица Марья заметила враждебные замыслы Битяговского с товарищами и стала беречь царевича, никуда от себя из хором не отпускала. Но 15 мая, в полдень, она почему-то осталась в хоромах, и мамка Волохова, бывшая в заговоре, повела ребенка на двор, куда сошла за ними и кормилица, напрасно уговаривая мамку не водить ребенка. На крыльце уже дожидались убийцы; Осип Волохов, взявши Димитрия за руку, сказал:
– Это у тебя, государь, новое ожерельице?
Ребенок поднял голову и отвечал:
– Нет, старое.
В эту минуту сверкнул нож; но убийца кольнул только в шею, не успев захватить гортани, и убежал; Димитрий упал, кормилица пала на него, чтобы защитить, и начала кричать, тогда Данила Битяговский с Качаловым, избивши ее до полусмерти, отняли у нее ребенка и дорезали. Тут выбежала мать и начала кричать».
– Какие убедительные подробности! – опять с иронией произнес Марк. – Интересно, кто первым сочинил эту трогательную сцену? У этого человека были явные литературные задатки. Другой вопрос – почему в его фантастический рассказ так безоговорочно поверил Соловьев?
– Соловьев всего лишь повторил рассказ Карамзина. А первоначальным источником этого сообщения считают так называемую Повесть 1606 года, созданную в кругу, симпатизировавшему Василию Шуйскому, который в то время был заинтересован, чтобы приписать убийство царевича Борису Годунову.
– Ладно, оставим это. Рассказывай, как события разворачивались дальше.
– Ударили в набат, на колокольный звон к дворцу сбежались жители города, явились братья Нагие. Когда прискакал Михаил Битяговский, в толпе уже были люди с рогатинами, топорами, саблями. Битяговский пытался успокоить толпу, но она еще больше разъярилась. Вместе с Данилой Третьяковым и Никитой Качаловым Битяговский заперся в стоящей посреди двора «брусяной» избе, но их выволокли оттуда и убили. Затем нашел смерть Данила Битяговский, спрятавшийся в «дьячей» избе. Поймали Осипа Волохова, подвели его к царице, которая еще раз назвала его убийцей сына, и Осипа тут же, на глазах царицы, тоже забили до смерти. Всего было убито 14 человек.
– Была ли среди них Василиса Волохова?
– Царица била ее поленом с такой силой, что в нескольких местах проломила голову. У тех, кто видел эту сцену, создалось впечатление, что она хотела убить Василису, однако та выжила и давала показания Следственной комиссии, которая прибыла в Углич во второй половине 19 мая. Фактически ее возглавлял Василий Иванович Шуйский – будущий русский царь. Современники и многие историки считали его недоброжелателем Годунова, однако вряд ли умный Годунов послал бы в Углич человека, в личной преданности которого не был уверен. Формально работой комиссии руководил митрополит Геласий. Также в нее вошли дьяк Елизарий Вылузгин, окольничий Андрей Луп-Клешнин и шесть писцов. Сопровождал комиссию вооруженный эскорт.
– Если мне не изменяет память, от Углича до Москвы свыше трехсот километров. При ямской гоньбе суточный пробег составлял 120–150 километров. Даже если гонец с сообщением о гибели царевича выехал вечером 15 мая, то он мог прибыть в Москву в лучшем случае утром 17 мая. Чтобы прибыть в Углич 19 мая, комиссия должна была выехать практически сразу после прибытия гонца. Вряд ли митрополит Геласий и Василий Шуйский мчались всю дорогу верхом. Тут надо исходить из скорости колымаги.
– К чему ты клонишь?
– Меня удивляет, как оперативно была создана Следственная комиссия, как быстро она оказалась на месте преступления. Наверное, этот факт тоже можно использовать в качестве довода о причастности к убийству Бориса Годунова, который с нетерпением и в полной готовности ожидал известия из Углича.
– Не менее оперативно было проведено и само следствие – за два дня комиссия допросила 180 человек. Получается, что на каждого допрашиваемого ушло не больше пяти минут. Причем среди допрошенных только семь человек присутствовали на месте гибели, остальные лишь слышали о случившемся от других.
– Пожалуй, в истории юриспруденции примеров такой оперативности больше не найдешь, – то ли с восхищением, то ли с насмешкой сказал Марк. – А ведь перед этим, как я понимаю, надо было составить списки тех, кого следовало допросить, доставить их к месту следствия. Я уже не говорю о том, что если Следственная комиссия еще в Москве получила задание, в какую сторону направить расследование, то надо было соответствующим образом обработать допрашиваемых. Если судить объективно, то последнее обстоятельство играет в пользу невиновности Годунова.
– Однако при знакомстве со Следственным делом, которое сохранилось до наших дней, складывается впечатление, что допрашиваемые говорили как бы под копирку, одно и то же: царевич зарезался сам, когда у него начался очередной припадок. Исключением были только показания Михаила Нагого, который стоял на своем, что царевича убили. Если бы какие-то показания дала царевна Мария Нагая, то она, наверное, тоже держалась бы этой версии, которую первой озвучила.
– А разве Марию Нагую не допрашивали?
– Есть предположение, что ее, как вдовую царицу, освободили от этой унизительной процедуры.
– Или изъяли ее показания из Следственного дела позднее, – предположил Марк. – Не может быть, чтобы Василий Шуйский не узнал ее мнения о случившемся.
– В результате проведенного таким образом расследования, – продолжил я, – в деле было записано, что царевич «заклался сам, играя ножом в тычку в припадке падучей болезни», что Битяговский и остальные 13 человек были убиты безвинно, по навету Нагих. 22 мая царевича похоронили в Спасо-Преображенском соборе, комиссия возвратилась в Москву. Братьев Нагих разослали по темницам, а Марию Нагую «за небрежение сына» постригли в монахини и отправили в монастырь на реке Выксе в Череповецком уезде. Более 60 семей угличан выслали в Сибирь, в город Пелым, 200 человек были казнены. Подвергся наказанию и набатный колокол, собравший горожан к дворцу: ему отсекли ухо, вырвали язык, били плетьми и сослали в Тобольск. Можно предположить, что Борис Годунов был вполне доволен работой Следственной комиссии, которая провела расследование так быстро и оперативно. Наверное, тогда ему и в голову не могло прийти, что через несколько лет тень погибшего царевича воскреснет…
В это самое время, когда я произнес последнюю фразу, мы въехали в Углич. Марк довез меня до центральной площади города, мы договорились встретиться на том же месте через полтора часа и расстались. В лужах на площади плавали осколки голубого неба.
Через пять минут я был возле пятиглавого Спасо-Преображенского собора – центрального сооружения Угличского кремля. Собор был сооружен в начале восемнадцатого века на месте старого собора, в котором первоначально был захоронен царевич Дмитрий. Позднее, как «невинно убиенного», его причислили к лику святых и перезахоронили в московском Архангельском соборе. По церковным канонам к лику святых нельзя причислять самоубийц. Таким образом, церковь официально признала версию с убийством царевича злоумышленниками. Появилось множество сказаний о чудесах вокруг имени царевича Дмитрия, вот только одно из них, обнаруженное мною в старинном путеводителе по Угличу:
«Когда 3 июня 1606 года мощи новоявленного чудотворца Царевича Димитрия, для поддержки сильно шатающегося трона нового московского царя Василия Ивановича Шуйского, были при торжественной обстановке принесены в Москву и временно поставлены посреди Архангельского собора – усыпальницы собирателей московского Самодержавия, Царь и Патриарх, по долгом обсуждении, мощи Царевича, после показа народу, решили предать погребению в приделе Иоанна Лествичника. Заказали каменотесам вытесать гроб, который по изготовлении оказался слишком малым. Заказали второй; но второй, несмотря на точно снятую мерку, оказался слишком большим. Наконец, Царь и бояре заказали третий и, не дожидаясь его изготовления, приступили к рытью могилы в приделе Иоанна Лествичника. Когда могила была вырыта, и гроб был готов, его принесли в собор, а когда он оказался соответствующим размеру мощей – только хотели положить их в каменный гроб, как случилось новое чудо: земля из только что вырытой могилы рухнула обратно в могилу, вновь зарыв ее. Видя это чудо, благочестивые Царь и Патриарх узрели нежелание святого покоиться в земле и решили новоявленные мощи оставить в соборном храме открытыми».
При Екатерине Второй изображение царевича было запечатлено на гербе Углича, что еще раз, уже на государственном уровне должно было закрепить версию об убийстве.
Во время осады Углича поляками Спасо-Преображенский собор сильно пострадал от огня, вследствие чего стены дали трещины, собор осел и угрожал падением. Разрешение на разборку старого и сооружение собора в 1700 году дал Петр Первый, через тринадцать лет храм был возведен и освящен.
На том месте, где погиб царевич Дмитрий, первоначально была построена деревянная часовня, сгоревшая во время польской осады, в 1630 году на ее месте возвели деревянную церковь. Сохранившаяся до наших дней церковь царевича Дмитрия, «что на крови», была сооружена в 1692 году на средства княгини Черкасской – родственницы бывшей царицы Марии Нагой.
В семнадцатом веке церковь была расписана фресками, среди которых я, естественно, обратил всё свое внимание на большую и многоплановую фреску «Убиение царевича Дмитрия» – своего рода уникальный образец исторической монументальной живописи, иллюстрирующий и доказывающий всё ту же версию гибели царевича в результате заговора.
Как бы я ни относился к версии об убийстве Дмитрия по приказу Годунова, фреска на какое-то время заставляла поверить в нее – настолько убедительно московский мастер Сапожников последовательно представил сцены последних минут жизни царевича. Наверху – изображение Дмитрия на фоне угличских соборов, левее – сцена одевания царевича в окружении матери и нянек, ниже – сцена убийства, мертвый царевич, охваченная ужасом толпа, склонившаяся над телом Дмитрия кормилица, расправа угличан над убийцами, скачущие на конях гонцы в Москву с известием о случившемся в Угличе. И последняя сцена – похороны царевича Дмитрия.
От построенного в пятнадцатом веке княжеского дворца, в котором поселился царевич Дмитрий с матерью, сохранилась только его парадная часть, да и то претерпевшая значительные изменения. Выстроенный из камня, своими очертаниями и сложными архитектурными деталями дворец напоминал сказочный деревянный терем. Здесь бывал Иван Грозный, позднее находился в заключении шведский посол Густав, сосланный Борисом Годуновым за то, что отказался вступить в брак с его дочерью Ксенией. В Смутное время во дворце творили расправу над угличанами поляки. В истории дворца был момент, когда его чуть не разобрали на кирпичи для строительства Спасо-Преображенского собора, но вовремя одумались.
А вот колоколу, в который ударил пономарь Федот Огурец, не повезло – находящийся в музее колокол, якобы возвращенный из сибирской ссылки, судя по всему, отлили позднее, хотя на нем и была вырезана надпись: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия. В 1593 году прислан из Углича в Сибирь в ссылку в град Тоболеск к церкви Спаса, что на Торгу, и потом на Софийской колокольне был набатным».
Имеются свидетельства, что «ссыльный» колокол расплавился во время пожара, а вместо него, чтобы поддержать официальную версию гибели царевича, был отлит другой, который и ныне висит в музее.
Предположение Марка, что на месте гибели царевича Дмитрия у меня возникнут какие-то новые версии и догадки, не оправдалось – это убийство по-прежнему казалось мне еще одной вырванной страницей русской истории, в которой их и без того было достаточно.
До поездки в Углич я внимательно прочитал несколько книг, рассказывающих о гибели царевича Дмитрия. Книга «История города Углича», изданная в Ярославской губернской типографии в 1844 году, имела подзаголовок: «Сочиненная Угличского уездного Училища Учителем Исторических наук Федором Кисселем». Хотя автор безоговорочно поддерживал версию об убийстве царевича по приказу Годунова, я сделал из книги несколько выписок, которые показались мне любопытными.
Осмотр экспозиции музея не занял у меня много времени. До встречи с Марком еще оставалось время. Я уселся на скамейку возле княжеского дворца, с видом на Волгу, и еще раз пересмотрел карточки с цитатами из книги Федора Кисселя. Некоторые из них я отобрал для продолжения разговора с Марком.
Не сомневаясь в том, что организатором убийства царевича был Михаил Битяговский, Киссель писал:
«Битяговский прежде всего свел приязнь и дружбу с нянькою царевича, боярынею Василисой Волоховой и сыном ее Осипом Волоховым. Он подкупил эту низкую и гнусную старуху, которая за золото и почести продала злодеям своего питомца и, как ближайшая к царевичу, помогала убийцам советом и самим делом. Всё было, наконец, готово, назначили роковой день и час...
Возможно ли описать или, хотя бы, вообразить состояние души материнской – царицы Марии Федоровны? Одно только удивительно, как она за пять дней не умерла над трупом царевича. О, мать! Как велико твое призвание в мир!..
Перерезанное горло царевича ясно свидетельствовало, что не младенческая, но сильная рука убийцы, и с умыслом, а не случайно тут действовала…
Почему царевич проколол не грудь, не ногу, не руку, не живот, не лицо, но непременно горло, защищенное ожерельем, и так сильно, что тут же, в две минуты, и дух свой испустил?»
И в самом деле, подумал я, как получилось, что больному эпилепсией царевичу разрешили играть с ножом? Почему припадок случился с ним именно в то время, когда он держал нож острием вверх, а не вниз, как более естественно для игры в тычку? Почему, упав на землю, он не уколол, а именно перерезал себе горло, как утверждали защитники версии с убийством?..
Когда мы с Марком отправились в обратный путь, я дал ему полный отчет о своих впечатлениях от посещения музея, а затем высыпал на него вопросы, подсказанные мне Кисселем. Однако, выслушав меня, Марк сказал:
– Об этом потом. Сначала хотелось бы узнать, как оценивали гибель царевича русские историки.
– Погодин, Краевский и Константин Аксаков, а в наше время Скрынников считали, что произошел несчастный случай. Татищев, Карамзин, Костомаров, Соловьев и Ключевский поддерживали версию убийства. Как тебе известно, ее разделял и Пушкин, прекрасно изложивший ее в своей трагедии «Борис Годунов». А вот Белинский был категорически не согласен с ним, так писал в десятой статье цикла «Сочинения Александра Пушкина»: «Карамзин сделал великую ошибку, позволив себе до того увлечься голосом современников Годунова, что в убиении царевича увидел неопровержимо и несомненно доказанное участие Бориса… Смерть царевича Дмитрия – дело темное и неразрешимое для потомства. Не утверждаем за достоверное, но думаем, что с большею основательностью можно считать Годунова невинным в преступлении, нежели виновным. Одно уже то сильно говорит в пользу того мнения, что Годунов – человек умный и хитрый, администратор искусный и дипломат тонкий – едва ли бы совершил свое преступление так неловко, нелепо, нагло, как свойственно было бы совершить его какому-нибудь удалому пройдохе вроде Дмитрия Самозванца, который увлекался только минутными движениями своих страстей и хотел пользоваться настоящим, не думая о будущем. Годунов имел все средства совершить свое преступление тайно, ловко, не навлекая на себя явных подозрений».
– Замечательно сказано! Странно только, почему я не знал этих слов Белинского раньше? – удивился Марк. – Ведь в школе мы изучали его статьи о Пушкине.
– С этой статьей школьников не знакомят, чтобы, таким образом, не подорвать авторитет Пушкина, которого Белинский критикует здесь за некритическое отношение к Карамзину.
– У Белинского была своя версия, кто же организовал убийство царевича?
Я опять склонился над разложенными на коленях карточками:
– «Самое вероятное предположение об этом темном событии нашей истории должно, кажется, состоять в том, что нашлись люди, которые слишком хорошо поняли, как важна была для Годунова смерть младенца, заграждавшего ему доступ к престолу, и которые, не сговариваясь с ним и не открывая ему своего умысла, думали этим страшным преступлением оказать ему великую и давно ожидаемую услугу».
– А здесь я с Белинским категорически не согласен! – заявил Марк. – Хороши доброжелатели, которые подставили Годунова под такой удар! Нет, здесь надо искать другое, логически более выверенное объяснение причин убийства. Итак, какие версии имеются к настоящему времени?
– Если не принимать во внимание версию, сочиненную Лжедмитрием и его окружением, что в Угличе погиб вовсе не царевич, а его двойник, которым его подменили, остаются четыре версии. Первая – царевич погиб в результате несчастного случая. Вторая – его смерть стала результатом заговора, подготовленного Годуновым. Третья – убийство совершили враги Годунова, чтобы навлечь на него народный гнев. Наконец, четвертая, самая неожиданная версия, которую в книге «Самодержавие Духа» высказал митрополит Иоанн: «Загадка заключается в том, что убийство Царевича никому не сулило политических выгод. Не говоря о Годунове, который, разумеется, отношения к преступлению не имел ни малейшего... Смерть Царевича могла быть выгодна только тому, кто стремился уничтожить саму Россию, нанося удар в наиболее чувствительное место ее церковно-государственного организма, провоцируя гражданскую войну и распад страны. В связи с этим небезосновательно выглядит версия о религиозно-символическом характере убийства Царевича, олицетворявшего собой будущее Православной русской государственности. Косвенными свидетельствами в ее пользу служат сегодня доказательства ритуального характера убиения Царственных мучеников в Екатеринбурге».
Марк оставил последнюю версию без комментариев и сказал:
– Я могу предложить тебе пятую версию, тоже весьма неожиданную и на первый взгляд неправдоподобную. Вспомним некоторые названные тобою факты, предшествующие гибели царевича. Итак, царевич страдает эпилепсией и с ним периодически случаются припадки. Последний такой припадок был за три дня до гибели царевича. А до этого, по твоим словам, он шилом для игры в свайку уколол мать. Конечно, Мария Нагая не могла не помнить этого случая, однако 15 мая она отпускает его во двор с ножом для игры в тычки, а сама почему-то остается во дворце. Я правильно изложил ход событий?
Мне оставалось только молча кивнуть – факты были изложены со скрупулезной точностью.
– Так вот, я выдвигаю собственную версию, что Мария Нагая сделала это умышленно, прекрасно зная, что в этот день с царевичем случится очередной приступ, во время которого он может ранить себя. Это было бы на руку ее родственникам, которые, возможно, уже договорились о том, как использовать несчастный случай для обвинения ненавистного ими Годунова в покушении на царевича и, таким образом, возмутить народ против него. Возможно, уже заранее было обговорено, кого конкретно Мария обвинит в покушении на сына: Михаила и Данилу Битяговских, Осипа Волохова и Никиту Качалова. Также можно предположить, что Василиса Волохова о чем-то догадывалась, пыталась отговорить Марию давать царевичу нож в руки, потому, как нежелательную свидетельницу, та и пыталась ее убить. Получилось не так, как задумала Мария, – царевич во время припадка не укололся, а убил себя. Вряд ли она предполагала такой исход. Хотя тот факт, что позднее она признала в Лжедмитрии родного сына, свидетельствует о ее сомнительных моральных качествах. Кто знает, что кипело в душе этой женщины, вынужденной терпеть жестокости и припадки сына, рожденного от такого же необузданного и жестокого Ивана Грозного? Возможно, спокойная, уединенная жизнь в монастыре устраивала ее больше, чем положение вдовой царицы с непредсказуемой судьбой. Ну, и как тебе моя версия? – покосился на меня Марк.
Я ответил не сразу. С одной стороны, версия действительно показалась мне интересной, а с другой стороны меня удивило то, что она, вроде бы, никем не высказывалась ранее.
– Думаю, твоя версия тоже имеет право на существование, – наконец, высказал я свое мнение. – Тем более, что поведение царицы и братьев Нагих после смерти царевича действительно кажется подозрительным. По приказу Михаила Нагого на тела убитых отца и сына Битяговских, Волохова и Качалова положили ножи, взятую из дома Битяговского палицу. Перед этим ножи измазали кровью специально зарезанных куриц, чтобы эти «орудия убийства» имели более зловещий вид.
– Таким образом, можно предположить, что к восстанию угличан они готовились заранее, всё было предусмотрено, – добавил Марк.
– По приказу того же Михаила Нагого убили трех посадских: «Савву плотника, каменщика Митю Суздальца да мужика Белотельца». Возможно, они каким-то образом помешали осуществлению их заговора в том виде, в котором он был задуман. Кроме того, твоя версия хорошо согласуется с показаниями мамки Василисы Волоховой, которую защитники версии об убийстве царевича называют в числе участников заговора. Она дала Следственной комиссии самые подробные, самые толковые показания. Так, она сообщила о предыдущих припадках царевича, подчеркнула, что царица сама «велела царевичу идти на двор гулять», назвала тех, кто присутствовал при гибели царевича. Наконец, она описала сцену гибели Дмитрия, – Я нашел нужную карточку и прочитал: «Играл царевич ножиком, и тут на царевича пришла опять та же черная болезнь, и бросило его на землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, и тут его не стало». По сути, Василиса Волохова – единственная из допрошенных, которая обвинила царевну в «небрежении», то есть в том, что вина в гибели царевича лежит и на ней.
– А как к ее показаниям отнеслись историки, придерживающиеся версии об убийстве Дмитрия по приказу Годунова?
– Они увидели в этом безоговорочную поддержку Василисы Волоховой членами Следственной комиссии, которых ее показания устраивали как нельзя лучше. В пользу этого обвинения приводились откуда-то взятые сведения, что после окончания следствия она получила «жалования многие» и вотчины. Однако, возможно, она представила самое верное объяснение случившегося в Угличе. Несколько раз она повторила, что царица лично давала указания, кого убить. В этом свете особый интерес представляет последние слова ее показаний, – я вынул следующую карточку: – «Да была женочка уродливая у Михаила Битяговского, и хаживала от Михаила к Андрею Нагому, и сказали про нее царевне Марье, и царица ей велела приходить для потехи и та женочка приходила к царице; и как с царевичем смерть сталась, царица ту женку, после того два дня спустя, велела ее добыть и велела ее убить, что будто та женка царевича портила».
– Как прокомментировали это свидетельство наши историки?
– Почему-то они не обратили на это показание внимания, но мне оно кажется весьма любопытным.
– Ты прав, – согласился Марк. – Ведь получается, что жена Битяговского была убита уже во время следствия. Очень похоже на то, что Мария Нагая убрала свидетельницу, которая могла вывести ее на чистую воду…
В этот день меня еще раз удивило то, как быстро течет время за интересным разговором. Я пришел в себя и увидел, что мы уже в Ярославле, только после того, как Марк остановил «Москвич» возле моего дома. Пригласил его к себе, но он отказался:
– Сегодня мне надо обязательно вернуться в Москву. А что касается гибели царевича Дмитрия, то я посоветовал бы тебе безоговорочно не отвергать ни одну из версий, поскольку ни одна из них, в том числе и моя, не подкреплена неоспоримыми доказательствами и конкретными свидетельствами. Пожалуй, Белинский прав: «Смерть царевича Дмитрия – дело темное и неразрешимое для потомства»…
