ОБ ОЗЕРЕ НЕРО, РОСТОВЕ ВЕЛИКОМ
И НЕВИДИМОМ ГРАДЕ КИТЕЖЕ

 

Книга составлена из очерков, посвященных загадкам и тайнам Ростова Великого – одного из древнейших русских городов. Впервые город был упомянут в летописи в 862 году, однако многие начальные страницы его истории до сих пор остаются потаенными. В первом и во втором разделах опубликованы главы из книги М.Б.Сударушкина (1977-2001) «Истории оборванные строки» (Тверь, 2008). Третий раздел составлен из газетных публикаций члена Союза писателей России Б.М.Сударушкина, который дополняет и комментирует краеведческие очерки сына.

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Часть первая

 

РУССКИЙ ГРАД У ОЗЕРА НЕРО

 

1. В чем уникальность ростовской истории?

2. Россов стан, загадочная Арсания и племя меря

3. Где искать древний Ростов?

4. Ярослав Мудрый, Владимир Мономах и Юрий Долгорукий

5. Ростов, Москва и убийство в Боголюбове

6. Липицкая битва, «храбр» Попович и князь Василько

 

Часть вторая

 

ТАЙНЫ И МИФЫ РОСТОВА ВЕЛИКОГО

 

1. Исчезнувшие источники

2. Потаенная история Ростовского кремля

3. Огненное письмо Ростова Великого

4. Ростовские звоны и историческая память

5. Предание о ненайденных сокровищах

6. Ростовская версия «Слова о полку Игореве»

 

Часть третья

 

ОБ ОЗЕРЕ НЕРО, РОСТОВЕ ВЕЛИКОМ
И НЕВИДИМОМ ГРАДЕ КИТЕЖЕ

 

1. Есть ли тайна у озера Неро?

2. Неразгаданные секреты Ростова Великого

3. Ростов Великий и невидимый град Китеж

4. Альтернативная версия ростовской истории

5. Загадки и легенды Ростовского кремля

6. «Здесь возросло и окрепло великорусское племя»

 

Часть первая

 

РУССКИЙ ГРАД У ОЗЕРА НЕРО

 

В ЧЕМ УНИКАЛЬНОСТЬ РОСТОВСКОЙ ИСТОРИИ?

 

В нашей исторической науке сложились два основополагающих понятия: была Русь Новгородская, затем ей на смену пришла Киевская Русь, а уж затем началось все остальное. Но существует и другое представление о начальной русской истории: что ее корни находятся на Ростовской земле, потому с такой настойчивостью русские князья стремились в Ростов, в город своих предков, основанный росами-русами и навечно оставившими название своего племени в названии города. Здесь просматривается неразрывная связь слов и понятий: Русь – Ростов – Россия.

Именно по этой причине Ростов Великий стал первой столицей русского княжества в центре будущей России, позднее она была перенесена в Суздаль, затем – во Владимир и только потом – в Москву. Ростовское княжество – Ростово-Суздальское – Владимиро-Суздальское – Великое Московское княжество – вот история становления и образования России. Но этому, на мой взгляд, предшествовал еще один, начальный этап отечественной истории – Русь Ростовская. В «Повести временных лет» Ростов, как уже существующий город, упомянут в записи за 862 год, поэтому естественно предположить, что он гораздо старше своего официально заявленного возраста. Исследователи не пришли к единому мнению, откуда пошло название города, но можно предположить, что оно образовалось от названия основавшего его племени рус или рос – первую форму употребляли арабские авторы, вторую – византийцы.

В этой связи уместно вспомнить изданную в 1944 году работу академика Н.С.Державина «Происхождение русского народа» и напечатанную в журнале «Русь» в 1997 году статью Г.Молоканова «Кто такие русские», в которой автор в частности писал:

«К предшественникам славян и в особенности его русской ветви Державин относит этрусков, из языка которых были заимствованы такие слова как конь, солнце, луна, река, лес, бог, названия Днепр, Ростов. Этруски, как известно, проживали на Аппенинском полуострове и оказали огромное влияние на культуру Древнего Рима. Державин анализирует логику возникновения норманнской теории и показывает, что это не более чем предположение, не имеющее под собой ни одного достаточно убедительного факта. Русь, как он считает, существовала задолго до появления варягов и занимала обширные земли юго-восточной Европы. Крупные судоходные реки, их берега и стали, как мы считаем, той «ничейной» территорией, через которую проходил путь переселенческих отрядов. Местные же народы – а древнейшим населением Европы являются кельты – должны были называть их как-то по-особому, скажем, люди большой воды. Но «вода» по-древнекельтски называется «рось». В древности крупные европейские реки – Днепр, Дунай и даже Волгу – называли «рось». Не отсюда ли ведет происхождение слово «рось» применительно к славянским первопроходцам?»

Продолжая эту мысль, зададимся вопросом: не был ли Ростов одним из первых русских городов, построенным славянскими первопроходцами на территории будущей России? Не отсюда ли пошло их дальнейшее переселение к Новгороду (т.е. Новому городу) и Киеву? Известный русский художник Борис Кустодиев называл Ростовский край «Иль-де-Франсом» России. Иль-де-Франс – эта маленькая область в течении Сены, которая дала название Франции. Писатель и журналист Константин Случевский писал в конце XIX века о Ростове Великом: «Здесь возросло и окрепло великорусское племя». Так, может, они правы – отсюда ведет начало история русского народа и его государства? Доказательством этой версии может служить хотя бы то обстоятельство, что на территории Ярославской области и вообще центра России Ростовский район выделяется как наиболее богатый археологическими памятниками. Вместе с тем их изучение ограничено двумя объективными (а может, и роковыми) трудностями: большой влажностью земли из-за близости озера Неро и застройкой городом эпицентра наиболее интересного, как считают археологи, района.

Явно противоречат общепринятой истории Ростовского края и несколько археологических находок, назовем только три из них. Первая была сделана еще в XIX веке, когда в селе Угодичи под Ростовом, при рытье канавы для бута под сельскую Богоявленскую церковь, была найдена монета римского императора Домициана, правившего с 81 по 96 год.

Вторая находка была сделана уже в наши дни – это железная пряжка пятого-шестого веков, обнаруженная в слое десятого, «мерянского» века. Материал, внешний вид, способ изготовления – все указывает на то, что история этой пряжки уходит корнями в эпоху так называемого Великого переселения народов!

Но наиболее интересная находка последних лет, явно противоречащая общепринятой истории Ростовского края, – раковина каури, родина которой – южная часть Индийского и Тихого океанов. В качестве денег морские раковины каури использовались еще пять тысяч лет назад. Добывали их в основном у Лаккадивских и Мальдивских островов, расположенных к юго-западу от Индии, и у восточного побережья Африки. В Африке они получили наибольшее распространение, в частности ими расплачивались при работорговле. В Египте раковины каури использовались в качестве денег до XVI века, а в Мали ее изображение и сейчас украшает здание государственного банка. Больше того, раковины каури до сих пор используются в торговых операциях у некоторых африканских племен. Видимо, ограниченные запасы каури и трудности их добычи послужили причиной превращения раковин каури в валюту в Европе. Сохранилась фреска 1395 года, на которой изображены два итальянских банкира, или производящие взаиморасчет, или подсчитывающие свои барыши. На столе перед ними рассыпаны раковины каури.

Для удобства использования каури в качестве денег в спинке раковины делали отверстия и связывали их по несколько штук. Именно такую раковину величиной с лесной орех несколько лет назад обнаружила экспедиция Института археологии Российской Академии наук под руководством А.Е.Леонтьева на месте нынешнего Ростова – бывшего мерянского поселения X века. Отверстие в «ростовской каури» неоспоримо свидетельствует, что она появилась здесь в качестве денежной единицы. Но каким образом она попала в археологический слой угро-финского племени меря, занимавшегося сельским хозяйством, охотой и рыболовством?

Всего три маленькие археологические находки – и вся официальная история Ростовского края трещит по швам, как бы ни пытаться ее залатать, отреставрировать. Но ведь эти же самые находки удивительным образом подтверждают другую версию заселения этого края, которая изложена выше! Именно племя росов-первопроходцев, прошедшее всю Европу, могло принести сюда и монету императора Домициана, и пряжку эпохи Великого переселения народов, и раковину каури. Что же касается племени меря, то сами археологи, ведущие раскопки на Ростовской земле, удивляются, что мерянский культурный слой оказался таким тонюсеньким – всего тридцать сантиметров почти черной, а значит, не столь уж «культурной» земли. И это за несколько веков существования здесь меря?!

Таким образом, несмотря на тщательный труд нескольких поколений археологов, иcториков, краеведов, занимавшихся местной иcторией, можно сказать, что древний русский град Ростов Великий появился на свет «при невыясненных обстоятельствах». Больше того, до сих пор остается утраченным, потаенным целый этап его начальной истории, когда здесь, на плодородном берегу светлого озера Неро начало образовываться наше Отечество, наша государственность.

Не трудно представить, как возмутится, прочитав последнюю фразу, какой-нибудь ортодоксальный историк, для которого «Повесть временных лет», начинающая русскую историю с призвания в Новгород варягов, – чуть ли не библия, каждое сообщение которой не подлежит сомнению и пересмотру. Между тем «Повесть временных лет» давно заслуживает того, чтобы посмотреть на нее критически. И некоторые самостоятельно мыслящие исследователи уже работают в этом направлении. Так, в журнале «Русь» (№ 3-97) был опубликован очерк К.Воротного «Кто и когда создал «Повесть временных лет?», в котором защитникам ее незыблемости задаются очень неудобные вопросы, приводятся сведения, ставящие под сомнение ее достоверность. Назовем только несколько таких примеров...

Почему о призвании варягов на Русь – таком важном историческом событии – нет сведений в европейских хрониках, где на этом факте обязательно бы заострили внимание? Еще Н.И.Костомаров отметил другой загадочный факт: ни в одной дошедшей до нас летописи нет упоминания о борьбе Руси с Литвой в XII веке – но об этом ясно сказано в «Слове о полку Игореве». Почему промолчали наши летописи? Логично предположить, что в свое время они были отредактированы.

В этом отношении весьма характерна судьба «Истории Российской с древнейших времен» В.Н.Татищева. Имеется целый ряд доказательств, что после смерти историка она была значительно подправлена одним из основателей норманнской теории Г.Ф.Миллером, при странных обстоятельствах исчезли древние летописи, которыми пользовался Татищев. Позднее были найдены его черновики, в которых есть такая фраза: «О князьях русских старобытных Нестор монах не добре сведом был». Одна эта фраза заставляет по-новому посмотреть на «Повесть временных лет», положенную в основу большинства дошедших до нас летописей. Все ли в ней подлинно, достоверно, не умышленно ли уничтожали те летописи, которые противоречили норманнской теории? Настоящая история Древней Руси нам до сих пор не известна, ее приходится восстанавливать буквально по крупицам.

Итальянский историк Мавро Орбини в своей книге «Славянское царство», вышедшей в свет еще в 1601 году, писал: «Славянский род старше пирамид и столь многочисленен, что населил полмира». Это утверждение находится в явном противоречии с историей славян, изложенной в «Повести временных лет».

В работе над своей книгой Орбини использовал почти триста источников, из которых нам известно не более двадцати – остальные исчезли, пропали, а может, были умышленно уничтожены как подрывающие основы норманнской теории и ставящие под сомнение «Повесть временных лет». В числе других использованных им источников Орбини упоминает недошедшую до нас летописную историю Руси, написанную русским историком тринадцатого века Иеремией. Исчезли и многие другие ранние летописи и произведения нашей начальной литературы, которые помогли бы ответить, откуда пошла Русская земля.

Несколько лет назад впервые в России вышло в свет историческое исследование «Сакральное Руси» Юрия Петровича Миролюбова – русского историка-эмигранта, умершего в 1970 году. Он первым обратил внимание на «доски Изенбека» с текстом знаменитой теперь Влесовой книги. В своей работе Миролюбов приводит наблюдение другого эмигранта – генерала Куренкова, нашедшего в одной английской хронике такую фразу: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет... И пошли они за море к чужеземцам». То есть, почти дословное совпадение с фразой из «Повести временных лет»! Ю.П.Миролюбов высказал очень убедительное предположение, что эта фраза попала в нашу летопись во время княжения Владимира Мономаха, женатого на дочери последнего англо-саксонского короля Гаральда, армия которого была разбита Вильгельмом Завоевателем. Этой фразой из английской хроники, через жену попавшую к нему в руки, как считал Миролюбов, и воспользовался Владимир Мономах, чтобы обосновать свои притязания на великокняжеский престол. Придворный летописец Сильвестр соответственно «поправил» русскую летопись, заложив в историю норманнской теории первый камень. С той самой поры, возможно, все в русской истории, что противоречило «призванию варягов», уничтожалось, преследовалось, пряталось в недоступных тайниках.

Теперь обратимся непосредственно к летописной записи за 862 год, в которой сообщается о «призвании варягов» и впервые упоминается Ростов, что само по себе представляется нам знаменательным:

«В лето 6370. Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть. И не было среди них правды, и встал род на род, и была среди них усобица, и стали воевать сами с собой. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью подобно тому, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

Именно из этой записи проросла норманнская теория происхождения Руси, унижающая достоинство руcского народа. Но вчитаемся в нее внимательно. Ведь получается несуразица: изгнали новгородцы варягов за море, не дали им дани – и тут же обращаются к ним с просьбой владеть ими! Где логика?

 

2. РОССОВ СТАН, ЗАГАДОЧНАЯ АРСАНИЯ И ПЛЕМЯ МЕРЯ

 

Исследователи не пришли к единому мнению, откуда пошло название города Ростова, версии высказывались разные. Попытаемся изложить здесь самые известные из них. Из так называемого Мусин-Пушкинского сборника ростовский краевед А.Я.Артынов выписал «Повесть о князе Владимире, сыне Вандала», которая, возможно, имеет непосредственное отношение к начальной истории Ростова. Вот вкратце изложение этой повести:

«Задолго до летописного начала в Великом Новгороде был царь по имени Славян от племени царевича Росса, который оcновал на реке Мутной город Кунигардию. Он завоевал землю Скандинавскую, пленил на Мелярском озере город Сикстун и увез оттуда Медные городские ворота. На обратном пути, близ Кунигардии, помер от старости, над могилой его дружина насыпала пригоршнями великий курган. Сын его Вандал царствовал после отца в Кунигардии и заложил на другом берегу реки Мутной новый город, который и назвал Новым городом, а Кунигардию в честь отца назвал Славенск. Он имел трех сыновей: старшего Избора, среднего Столпосвята и младшего Владимира. Избор, по смерти отца, правил Новым городом. Столпосвят был лихой ушкуйник – разбойник, на дивно построенном судне промышлял своей удалью на реке Мутной и на море Нево. По этому чудному судну его и реку Мутную прозвали Волхов. Младший сын Владимир был настоящий богатырь земли Русской, волхвы велели ему отыскать для себя царство Инуде, лежащее на востоке, где стоял Россов стан. Там находился одинокий город Ростов, где обитал народ Меря финского племени, ведущий свой род от Фовела – пятого сына Иафета. Царевич Владимир пришел сюда со своими новгородскими славяно-россами, заселил землю Мерянскую, оттеснив народ Меря на берега реки Мери».

Итак, если поверить этому преданию, то название «Ростов» образовалось от «Россова стана», лежащего в царстве Инуде. Но ведь это всего лишь предание, – скажут скептики. Однако предание преданию рознь. В частности в этом предании четко обозначены такие исторические понятия, как славяне и меря, приводится интересная версия образования Новгорода. Может, и Россов стан не такое уж фантастическое название? Славянское племя росов (русов) остановилось здесь во время своего продвижения на восток, создало первое поселение, которое и получило название Россов стан.

Однако имеются и другие версии образования названия «Ростов». Так, высказывалось предположение, что город получил его от слова «рост» – потому что вырос на этом месте. В своей книге «Названия древнерусских городов» (М., 1983) В.П.Нерознак высказывает версию, что город мог быть назван так от славянского и бытующего у белорусов слова «растоу», обозначающего заросшее лесом урочище или остров посреди болота.

И.В.Дубов – автор книги «Города, величеством сияющие» (Ленинград, 1985) –писал: «В современных краеведческих и историко-искусствоведческих трудах поддерживается старая традиция, согласно которой в XI в. город на берегу озера Неро, или Каяво, был основан человеком по имени Рост-Ростислав».

Вряд ли можно так уверенно заявлять, что у историков и краеведов существует единодушие в этом вопросе. На наш взгляд, свое название город все-таки получил по имени основавшего его племени росов, что выглядит более логично, согласуется с легендой о Россовом стане, которая, возможно, не так уж и далека от истины. И наиболее веcкие доказательства в ее пользу, как ни удивительно, мы находим в иностранных источниках...

«Русы состоят из трех племен, из которых одно ближайшее к Булгару, а царь его живет в городе под названием Куяба, который больше Булгара. Другое племя наиболее отдаленное из них и называется Славия. Еще племя называется Артания, царь его живет в Арте. Люди отправляются торговать в Куябу, что же касается Арты, то мы не припоминаем, чтобы кто-нибудь из иностранцев странствовал там, ибо они убивают вcякого иноземца, вступившего на их землю. Они отправляются вниз по воде и ведут торг, но ничего не рассказывают про свои дела и товары и не допускают провожать и вступать в их страну. Из Арты вывозят черных соболей и свинец».

Этот рассказ взят из книги А.Я.Гаркави «Сказания мусульманских писателей о славянах и русских – с половины VII в. до конца X в.» (С.-Петербург, 1870). А принадлежит он перу арабского писателя аль-Истахри и относится к середине десятого века. Но и он позаимствовал это сообщение из книги другого арабского автора аль-Балхи, написанной в начале десятого века.

Но при чем здесь Ростов? А при том, что форма «Артания» приводилась только в ранних переводах. В дальнейшем был сделан другой, более точный перевод – «Арсания». Однако и эта форма, возможно, лишь отзвук подлинного названия одного из трех племен русов. Не трансформировалось ли название славянского племени «росы-русы» сначала в название поселения «Россов стан», а потом в славянскую страну Арсанию? А если так, не отсюда ли, из Руси Ростовской, началось распространение росов-русов на север – в Славию, т.е. в Новгород, и на юг – в Куябу, то есть в Киев?

Впрочем, есть другие версии, где искать загадочную Арсанию: одни считают, что речь идет о Тмутаракани, другие – о Рязани. Но эти версии выглядят неубедительно. Вспомним сообщение аль-Истахри: купцы из Арсании «отправляются вниз по воде и ведут торг». Ясно, что речь идет о путешествии к югу по рекам, что никак не подходит для Тмутаракани, расположенной на Таманском полуострове, между Черным и Азовским морями.

То же самое можно сказать и о Рязани-Арсании. Выдвинувший эту версию ученый сам же потом ее опроверг: «Никаких археологических доказательств того, что Рязань была крупным центром славянства, не найдено, и такое предположение теперь кажется маловероятным».

Но насколько убедительна ростовская версия Арсании? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, заглянем в книгу еще одного современного исследователя Ю.А.Лимонова «Ростово-Суздальская Русь» (Л., 1987):

«Вероятно, наши источники (как письменные, так и вещественные) до сих пор не могут дать представления о размахе и объеме торговли Северо-Восточной Руси в период становления и развития на ее территории Владимиро-Суздальского княжества. Уже в IX в. известный арабский ученый географ Ибн-Хордадбех пишет о русских купцах, торгующих пушниной и путешествующих на юг по рекам, впадающим в Черное и Каспийское моря, а далее «на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы». Эти купцы либо были сами из Ростовской земли, либо торговали пушниной, добытой на северо-востоке. О торговле в этом районе сообщает и другой арабский ученый, который, рассказывая о трех группах славян, называет одну из них «ал-Арсанийя, и царь их сидит в Арсе, городе их». Далее он пишет: «И вывозят из Арсы черных соболей, черных лисиц и олово (свинец?) и некоторое число рабов... Русы приезжают торговать в Хазар и Рум. Булгар Великий граничит с русами на севере». Как указывает А.П.Новосельцев, Арс (Арса) был расположен где-то в районе Ростова-Белоозера. Скорее всего, это Сарское городище – первоначальное место города Ростова».

Это сообщение убедительно дополняет вышеизложенную версию об Арсании-Ростове. Но если так, то уже в то далекое, долетописное время проживающие здесь росы-русы должны быть известны не только арабским авторам, а их центр Ростов должен был быть крупным населенным пунктом.

«Ростов – один из древнейших русских городов, потому что он, по свидетельству летописей, существовал уже слишком тысячу лет тому назад и впервые был основан жителями Новгорода; до пришествия же новгородцев вся Ростовская земля была заселена народом финским. Этот народ назывался Меря, поклонялся идолам, зимою жил в землянках, а летом в деревянных шатрах, занимался звероловством, рыболовством и, частию, скотоводством; добытыми звериными шкурами и рыбой он вел торговлю с различными народами. Впоследствии, когда среди Мери поселились новгородские славяне, этот народец совсем забыл свои обычаи, язык, наконец совершенно слился с новгородцами и образовалось то русское племя, которое теперь живет не только в Ярославской, но и в смежных областях».

Этот несколько наивный рассказ о племени меря взят из книги А.А.Титова «Описание Ростова Великого».

Выше уже высказывалось критическое отношение к «новгородскому» происхождению Ростова и была выдвинута версия, что расселение славян происходило в обратном направлении – из района Ростова к Новгороду (Новому городу!) и Киеву. Но сейчас речь о племени меря.

Как известно, языки мира делятся на языковые семьи. Крупнейшими из них являются индоевропейская, алтайская, уральская семьи. В индоевропейскую семью входят славянские, германские, кельтские, романские, иранские, индийские языки. Алтайская семья включает в себя тюркские и монгольские языки. Наконец, в уральскую семью входят финно-угорские языки, на которых говорили племена, населявшие в древности Восточную Европу: чудь, весь, меря. Знаменательно, что на древней Ростовской земле встретились все три основных языковых семьи: помимо мерянских и русских названий в местной топонимике отразилось и ордынское влияние, хотя и не в такой степени, как мерянское. Кто же такие меря?

Из «Повести временных лет», где меря упоминается в числе других неславянских племен, следует, что меряне жили на берегах озера Неро и Плещеева озера; платили дань варягам, затем вместе с союзниками изгнали их из своих земель; участвовали в походах князя Олега на Смоленск, Киев и Константинополь, а Ростов, где жили меряне, получал часть византийской дани. Сразу же возникает вопрос: почему археологические раскопки не подтверждают высокий уровень социально-экономического развития меря?

Наиболее древнее упоминание меря находится в книге византийского писателя Иордана «О происхождении и деяниях готов», написанной в VI веке, но говорится в ней о событиях IV века, когда Германарих покорил несколько северных племен, в том числе и меря. А последнее упоминание племени меря в «Повести временных лет» приходится на 907 год (до этого оно фигурировало в записях за 882, 862, 859 годы и в недатированной части летописи). Получается, что меря активно действовало на исторической арене не менее пяти столетий. Почему же оно прекратило свое существование? В результате мирной ассимиляции со славянами или из-за военных поражений в битвах с теми же славянами? Исследователи склоняются к первому варианту. Но все-таки – почему меря исчезло так неожиданно быстро? Не было ли это связано с христианизацией края?

Еще одна загадка – почему мерянский племенной центр носил славянское название Ростов? А может, это название тоже мерянского происхождения? Выше уже приведены возможные славянские версии образования названия «Ростов», но существует и иная, мерянская версия. Суть ее была изложена в заметке И.Морозова «Новое в забытом и старом», опубликованной 2 апреля 1976 года в ростовской районной газете «Путь к коммунизму». Упомянув известную версию о происхождении названия города от имени легендарного князя Роста, автор пишет:

«Материалы, поступившие в Ростовский музей от краеведа и большого знатока мордовских языков Бориса Евгеньевича Смирнова, позволяют дать о происхождении названия «Ростов» иной ответ. А именно, не измененное ли это название древнего языческого праздника зимнего солнцестояния «Роштува»? В жизни древних большую роль играли солнечный цикл и звездное небо. Тысячелетия назад люди заметили, что разному времени суток и года строго соответствует повторяющееся положение светила. По нему люди научились определять начало и конец месяца, года. Это был их календарь. Из названий языческих праздников, связанных с солнечным циклом, которые позднее приурочивались к ближайшим православным, сохранилось у мокшан только одно – «Роштува» – празднование зимнего солнцестояния. В это время (21–22 декабря) созвездие Близнецов находится в зените. А две его звезды Альфа и Бета известны на мокшанском языке как «Рош» и «Тува», что соответствует понятию «главное», «большое», «основное» (событие, веха). Этим же словом у мокшан называется православное рождество. Имя свое Ростов мог унаследовать от названия этого традиционного и многолюдного празднования дня зимнего солнцестояния, который исстари отмечала языческая меря».

Здесь следует пояснить, что мордовский язык принадлежит к семье финно-угорских языков, к которым принадлежал и исчезнувший язык меря. В исторической топонимике есть такое понятие «субстрат», что в переводе обозначает «подслой» – название, происходящее из языка народа, ранее жившего на данной территории. Таким образом, версия о происхождении названия «Ростов» от субстрата «Роштува» имеет право на существование. Другое дело, насколько она достоверна.

Я остаюсь при своем мнении, что Ростов основан росами-русами, оставившими название своего племени в названии города. Ни в коем случае не настаивает на бесспорности высказанных здесь и далее предположений, а только заостряю внимание читателей на тех событиях русской истории, которые помогают уяснить неразрывную связь слов и понятий: Русь – Ростов – Россия.

 

3. ГДЕ ИСКАТЬ ДРЕВНИЙ РОСТОВ?

 

Вот что пишет в статье «Некоторые данные о топографии Ростова X–XIV вв.», напечатанной в сборнике «История и культура Ростовской земли» (Ростов, 1994), А.Е.Леонтьев, уже много лет проводящий здесь раскопки и немало сделавший для восстановления прошлого Ростова:

«Летописная дата – 862 г., как указание на время, когда Ростов уже существовал, пока археологического подтверждения не нашла. Ко второй половине IX в. (и более раннему времени) могут относиться слои мерянского поселка, но это предположение требует доказательств. По имеющимся данным город со свойственными ему особенностями начинает складываться не ранее середины X в. Наиболее ранняя из имеющихся дендрохронологических дат – 963 г.».

Получается, что возраст Ростова умудрилась завысить на целое столетие даже «Повесть временных лет», в которой, как можно считать доказанным, русская история представлена в урезанном виде. Как это объяснить? Еще раз обратимся к статье А.Е.Леонтьева и сделаем из нее небольшую подборку цитат с комментариями, которые дадут нам картину раскопок, проведенных на территории города:

«После работ в Ростове Н.Н.Воронина в 1954–1956 гг. археологическое изучение города было начато только в 1983 г. Планомерные исследования и наблюдения за культурным слоем позволили получить новые данные по истории древнего города. В общей сложности раскопки охватили 1742 кв. метров городской территории, сохранившей древние отложения. В сравнении с некоторыми другими русскими городами, это немного, но достаточно для того, чтобы получить новую информацию об истории Ростова, столь скупо освещенной письменными источниками».

Упомянутый здесь известный археолог Н.Н.Воронин обнаружил на месте Борисоглебской церкви в Ростове остатки княжеского дворца, сооруженного в 1214–1218 гг. князем Константином – сыном Всеволода Большое Гнездо. Так был определен центр древнего Ростова, по крайней мере – в XIII веке. Что же касается оценки величины площади проведенных раскопок как «немного», то она явно завышена, если сравнить ее с масштабами раскопок в Новгороде и Киеве.

Здесь не случайно названы именно эти города, поскольку к восстановлению прошлого Ростова, если сохранять историческую объективность, надо подходить с такими же мерками, если не с большими, учитывая топографические оcобенности Ростова, в частности – сильную влажность грунта из-за близости озера Неро. Можно ли в таком случае сказать, что археологические раскопки в Ростове проведены основательно и сенсационных находок здесь уже не будет? Мы поостереглись бы дать на этот вопрос утвердительный ответ. Вернемся к очерку А.Е.Леонтьева:

«Летопись совершенно права, называя жителями побережья оз. Неро финское племя меря. Ростов и окружавшие его селения возникли в хорошо освоенном земледельческом районе, отличавшемся большой, для своего времени, плотностью населения. Появление именно здесь Ростова как княжеского форпоста представляется закономерным».

С этим замечанием трудно не согласиться, а далее автор делает замечание, которое может стать ключевым в решении тайны рождения Ростова: «Отчего город вырос на неудобном низком участке побережья – вопрос едва ли разрешимый».

А и правда – почему? Не в этой ли особенности расположения современного Ростова кроется разгадка его долетописной древности? Зачем было позднее возводить массивные крепостные стены, валы, если можно было выбрать место с естественными оборонительными рубежами? А.Е.Леонтьев объясняет это тем, что по своим топографическим особенностям Ростов схож с «виками» – открытыми торгово-ремесленными поселениями, которые существовали в Балтике и Руси в VIII–XI веках, однако не получившими дальнейшего развития. Но одно дело – «отрытое торгово-ремесленное поселение», и другое – административный центр, город, в самом названии которого заложена его функция: для безопасности огородиться от остальной местности. Нельзя же всерьез предполагать, что в те суровые времена ростовцам ничего не грозило? Заниматься ремеслом и торговлей можно было только после устранения внешней опасности, а она, конечно, существовала. Значит, был и город, но где? На этот вопрос исследователи долетописного прошлого давно дали ответ: этот город – Сарское городище, находящееся в 15 километрах к югу от Ростова, на гряде в излучине реки Сары, впадающей в озеро Неро. Кто только ни работал здесь, начиная с 1820 года, когда в журнале «Вестник Европы» появился первый очерк Н.Бояркина под названием «Городище на реке Саре». Трудился здесь и граф А.С.Уваров (1825–1884), один из основателей Исторического музея, археологических обществ в Москве и Санкт-Петербурге, автор работы «Меряне и их быт по курганным раскопкам», зачитанной на Первом археологическом съезде. В 1903 году здесь вел раскопки русский мыслитель и художник Н.К.Рерих, позднее – такие известные археологи как Д.Н.Эдинг и Н.Н.Воронин, в наше время – А.Е.Леонтьев. Этот список можно дополнить, но и так ясно, какое значение имеет Сарское городище для исторической науки. Вот как в книге «Города, величеством сияющие» пишет об этом И.В.Дубов:

«Сарское городище является ключевым памятником, без понимания которого невозможно дальнейшее изучение истории Волго-Окского междуречья IX–X вв. В исторической науке давно сложилось представление, согласно которому Сарское городище и есть древний город Ростов, упоминаемый в летописи, т.е. это укрепленное поселение как бы предшествовало современному Ростову».

Сначала Сарское городище датировали VI–VII вв., позднее, после раскопок А.Е.Леонтьева, время основания городища сдвинули на век позднее, а сделанные находки относят к IX–XIV вв. Население городища, по мнению большинства ученых, сначала было мерянским, потом смешанным – вместе жили славяне и меря, занимавшиеся скотоводством, охотой и рыболовством, существовали ремесла и торговля, о чем говорят вещи иноземного производства. Наличие оборонительных валов, как считают исследователи, свидетельствует о том, что это был административный центр, где находились вождь (князь) и его дружина...

Но тут опять начинают возникать сомнения. Дело в том, что за полтораста лет раскопок на Сарском городище здесь был найден только один (!) меч западноевропейской работы, кольчуга и навершие шлема. Не слишком ли мало для города, удостоенного чести быть названным в летописи? Правда, тут надо учитывать, что еще в XIX в. здесь был открыт карьер по добыче щебня, с перерывами просуществовавший до тридцатых годов XX столетия. Но все равно непонятно, почему здешние археологические находки, если это был княжеский город, носят в основном бытовой характер: всевозможная посуда, восточные монеты, ювелирные инструменты и украшения, охотничьи ножи, копья и топоры? Где же специфические воинские доспехи? Не было ли Сарское городище лишь укрепленной вотчиной местного ростовского боярина, где до этого находилась стоянка племени меря?

Не трудно представить, как к этому предположению отнесутся те, кто придерживается официальной точки зрения, что Сарское городище – это протогород Ростова, что здесь, как пишет И.В.Дубов, «произошло явление переноса города, связанное с наступлением новой эпохи в жизни всего края». А почему, собственно, произошел этот самый перенос? Время расцвета Сарского городища относят к X веку. Этим же временем, вспомним, датируют и первые археологические находки на территории современного Ростова. С какой стати переносить город в то время, когда он находится в самом расцвете? Что, исчезла внешняя угроза и оборонительные укрепления уже не требовались? Возник излишек свободного времени и рабочих рук, чтобы заняться постройкой на голом месте, на низком и болотистом озерном берегу еще одной крепости? Не легче ли было укрепить существующую, которая так удачно расположена: высокая гряда в петле реки с двух сторон?

Трудно объяснить все эти алогизмы, если на основании вcего вышеизложенного не сделать одно предположение: при всей уникальности и значении для понимания нашей истории Сарского городища, это не Ростов, который упоминается в летописях в IX–X вв., что место расположения настоящего Ростова до сих пор не найдено. Может, протогород Ростова находился не южнее от него, а в северном направлении? В этом отношении протекающая там река Устье давала уникальные возможности для возведения здесь первого поселения: высокие берега с густыми лесами, через Которосль связь с Волгой, через Вексу – с озером Неро. Но если остановиться на этой версии, тогда опять возникнет вопрос, почему город переехал на новое место. Поэтому наиболее вероятное на наш взгляд предположение состоит в том, что загадка древнего Ростова навсегда похоронена на дне озера Неро, что легенда о затопленных в нем золотых воротах города появилась на свет не случайно. Город просто был вынужден сдвинуться с места потому, что его первоначальное местоположение было залито озером Неро, по какой-то причине раздвинувшим свои берега. А.А.Титов писал об извержении 5 тысяч лет назад в здешних местах вулкана. Сообщение это более чем сомнительно, но, как говорится, нет дыма без огня.

Версия о поглощении первоначального Ростова озером Неро звучит неожиданно, нигде вроде бы не упоминается, но, по крайней мере, она объясняет хотя бы одну загадку Ростова: почему первое летописное свидетельство о нем не находит археологического подтверждения.

 

4. ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ, ВЛАДИМИР МОНОМАХ И ЮРИЙ ДОЛГОРУКИЙ

 

Мы уже приводили текст первого упоминания Ростова в «Повести временных лет», поэтому переходим к следующей записи за 907 год, в которой опять звучит его название:

«В лето 6415 пошел Олег на греков... и приказал Олег дать воинам своим на 2000 кораблей по 12 гривен на уключину, а потом дать дань на русские грады: первую на Киев, ту же на Чернигов, на Переяславль, на Полоцк, на Ростов, на Любеч и на прочие города; ибо по тем городам сидят великие князья, Олегу подвластные».

Какие выводы можно сделать из этой информации? Первый и бесспорный – что к этому времени Ростов был одним из крупнейших центров Русской земли, тесно связанным с Киевом. Находился ли он от Киева в зависимости, был ли по отношению к нему в подчиненном положении – другой вопрос. А.Н.Сахаров в книге «Дипломатия Древней Руси» (М., 1980) писал, что в перечисленных в этом летописном сообщении городах «сидели русские князья – вассалы и данники киевского князя». Следовательно, русский князь сидел и в Ростове, но был ли он вассалом киевского князя? Здесь не следует забывать, что «Повесть временных лет» дошла до нас, так сказать, в киевской редакции. Представляется вполне возможным, что отношения между Киевом и Ростовом в то время были несколько иными, чем сообщает летопись. Но это – отдельный разговор.

Далее Ростов упомянут в связи с событиями 988 года, когда киевский князь Владимир распределял города между двенадцатью сыновьями:

«В лето 6496... и посадил он Вышеслава в Новгороде, а Изяслава в Полоцке, а Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове. Когда же умер Вышеслав, посадил в Новгороде Ярослава, а Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме, Святослава в Деревех, Всеволода во Владимире, Мстислава в Тмутаракани».

Итак, с 988-го по 1010-й год Ростовским княжеством владел Ярослав Мудрый, посланный сюда своим отцом – князем Владимиром, при котором Русь официально приняла христианство, что само по себе тоже показательно. Именно в ростовский период своего княжения Ярослав Мудрый построил Ярославль – первый русский город на Волге. По крайней мере, так принято считать.

Первое летописное упоминание Ярославля приходится более чем на двести лет позднее Ростова – на 1071 год. Вот как в переложении на современный язык выглядит отрывок из этого сообщения:

«Когда случился неурожай в Ростовской области, явились туда два волхва из Ярославля, говоря: «Мы знаем, кто урожай удерживает». И пошли они по Волге, и где приходили в селение, указывали на знатных женщин, говоря: «Вот эта хлеб таит, а та мед, а эта – рыбу, а эта – меха»... И убивали многих женщин, а богатства их отбирали себе. И пришли на Белоозеро, и было с ними иных людей триста. В это время случилось Яню, сыну Вышатину, собирая дань, прийти от князя Святослава из Чернигова. Поведали ему белозерцы, что два кудесника убили уже многих женщин по Волге и по Шексне, и пришли сюда. Янь же, расспросив, чьи они смерды, и узнав, что они смерды его князя, послал к тем людям, которые были с волхвами, и сказал им: «Выдайте мне волхвов, потому что они смерды мои и моего князя»»...

Как видим, «Ростовская область» фигурирует здесь в качестве территории, подвластной великому князю киевскому. Следующий вывод состоит в том, что язычество имело здесь крепкую опору, потому и явились именно сюда волхвы-заговорщики, именно из ростовцев состояло их «ополчение» в триста человек, пришедших на Белоозеро. Интересна и фигура упомянутого здесь киевского воеводы Яня Вышатича. Принято считать, что он был сыном новгородского посадника Остромира. В 1056–1057 годах для Остромира было переписано так называемое Остромирово Евангелие – древнейшая сохранившаяся до нашего времени русская рукопись. Как ростовский тысяцкий он часто упоминается в местных преданиях, собранных А.Я.Артыновым.

Ожесточенная борьба на Ростовской земле христианства и язычества – еще одно доказательство древности края. Немало идолов и человеческих жизней было уничтожено в этой борьбе. Вот как пишет о том в своей книге «Ростов» (1979) М.Н.Тюнина: «Длительное время, до последней четверти XI века, значительная часть местного населения противилась распространению христианства. Христианизация края проходила одновременно с усилением феодального гнета, который был оcобенно жесток в земле Ростовской из-за отсутствия единой централизованной власти. Это вызывало протест со стороны простого народа. Борьба носила упорный характер. Первые ростовские епископы, греки Федор и Илларион, были изгнаны из города. В середине XI века новый епископ Леонтий почти не нашел в Ростове христиан, и, боясь расправы, бежал в безопасное место. В 1071 году, во время так называемого восстания волхвов, был убит».

О большой роли Ростова в жизни Киевской Руси говорит то внимание, которое уделял ему Владимир Мономах, посещавший его в 1068, 1099 и 1107 годах, отправлявший на княжение сюда своих сыновей.

Наиболее пространный летописный рассказ о Ростове приходится на 1096 год, когда в Ростовскую землю вторгся Олег Святославич, внук Ярослава Мудрого (Олегом Гориславичем называет этого князя безвестный автор «Слова о полку Игореве»). Упомянутый здесь же Изяслав Владимирович – сын Владимира Мономаха, во владения которого входил тогда Ростов, – занял Муром, по праву принадлежавший Олегу. И началась кровавая княжеская междоусобица.

Приведем отрывок из этого сообщения:

«А в Муроме тогда был Изяслав Владимирович. И дошли вести до Изяслава, что Олег идет к Мурому, и послал Изяслав за воинами в Суздаль и в Ростов и к белозерцам, и собрал множество воинов. И направил Олег послов своих к Изяславу, говоря: «Иди во владения отца своего – в Ростов, а это волость отца моего. И хочу я, тут княжа, договор заключить с отцом твоим. А то ведь выгнал меня из города отца моего. А ты и здесь хочешь лишить меня моего куска хлеба?» И не внял Изяслав словам этим, понадеявшись на множество воинов. Олег же надеялся на правду свою, ибо прав был во всем, и приступил к городу с воинами. Изяслав же изготовил полки перед городом на поле. Двинул на него полк Олег, и сошлись полки, и разгорелась лютая битва. И убили Изяслава, сына Владимирова, внука Всеволода, месяца сентября в 6 день. Прочие же воины обратились в бегство: одни через лес, другие в город... Олег же, захватив город, заточил ростовцев, и белозерцев, и суздальцев, и устремился на Суздаль. И приступил к Суздалю, и суздальцы сдались ему. Олег же смирил горожан: кого отправил в темницы, кого выслал и имущество у них отобрал. Двинулся к Ростову, и ростовцы сдались ему («и ростовци вдашася ему»). И овладел всей землей Муромской и Ростовской, и разослал своих посадников по городам, и дани стал собирать».

Какие сведения о земле Ростовской можно извлечь из этого отрывка? В книге «Владимиро-Суздальская Русь» на этот вопрос так отвечает автор Ю.А.Лимонов:

«Во-первых, жители городов и местные феодалы были организованы по территориальному признаку. Во-вторых, они, видимо, могли решать какие-то определенные политические вопросы войны и мира. Cледовательно, общественные институты уже существовали. Характерно, что именно на эти годы падает появление здесь Ростовской тысячи».

Добавим от себя: появилась в Ростове, в придачу к посаднику, и новая должность – ростовский тысяцкий. Всё это говорит о том, что Ростовская земля прочно входила в сферу русской государственности. В 1095–1096 гг. на Ростовскую землю явился сын Владимира Мономаха Юрий Владимирович, о чем сохранилось свидетельство в Киево-Печерском Патетике: «И бысть послан от Володимера Мономаха в Суждальскую землю, сий Георгий дасть же ему на руце и сына своего Георгия».

Судьбоносным для земли Ростовской стал следующий, 1097 год, когда состоялся так называемый Любечский съезд. Хотя в сообщении об этой исторической встрече русских князей Ростов не упоминается, но именно с этого года он полностью становится городом Мономаховичей:

«В лето 6605 пришли Святополк, Владимир, Давыд Игоревич, Василько Ростославич, Давыд Святославич и брат его Олег на совет в Любече для установления мира и говорили друг другу: «Зачем губим Русскую землю, сами между собой устраиваем распри? А половцы землю нашу раздирают и радуются, что между нами идут войны. Да отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей: Святополк – Киевом, Изяславовой отчиной, Владимир – Всеволодовой, Давыд и Олег и Ярослав – Святославовой... И на том целовали крест: «Если отныне кто на кого пойдет, против того мы будем все и крест честной». Сказали все: «Да будет против того крест честной и вся земля Русская». И, попрощавшись, пошли восвояси».

Несмотря на столь громкое заявление, Любечский съезд не смог примирить князей: при содействии киевского князя Святополка Изяславича владимиро-волынский князь Давид Игоревич захватил князя теребовльского Василька Ростиславича и ослепил его.

Выше мы уже писали, что «Повесть временных лет» охватывает события до 1113 года. Но летописание продолжалось, в том числе и ростовскими летописцами.

В записи Ипатьевской летописи за 1120 год читаем:

«Георгии Володимирович ходи на Болгары по Волзе, и взял полон мног, и полкы их победи, и воевав приде, по здорову с честью и славою». В это время Юрий Долгорукий (Георгий Владимирович) был ростовским князем. Тверской сборник называет имя ростовского тысяцкого, командующего его ополчением: «Воевода у него был и боярин болшей Георгий Симонович, внук Африканов, Варяжского князя, брата Якуну слепому».

Имя ростовского тысяцкого находим и в Ипатьевской летописи: «В лето 1138 Георгии Ростовьскыи и тысячкои окова гроб Федосьев, игумена Печерьского, при игумене Тимофеи». Ю.А.Лимонов в своей книге, называя имя Симоновича, делает следующее заявление:

«Столицей земли являлся Ростов. Это центр земли, там и жил местный тысяцкий, но там никогда не находился Юрий. Князь, глава земли, жил всегда в Суздале. В Суздале в 1148 г. сооружается великолепный храм, в загородной резиденции Кидекше строится церковь и княжеский двор (дворец). Ростов никогда так не украшался. Юрий и не стремился жить в главном городе своей земли. Но являлось ли это нежелание результатом известной оппозиции местной боярской знати, концентрировавшейся вокруг Ростова? До поры до времени эти настроения могли сдерживаться главой феодальной корпорации, но они очень ярко проявились со смертью Георгия Симановича и с отъездом Юрия – в 50-х гг. XII в.»

Да, в Ростове не сохранилось архитектурных сооружений XII века. Можно предположить, что всё тогда здесь было деревянным: и княжеские терема, и церкви, которые просто не сохранились до наших дней. Но правомерно ли на этом основании заявлять, что Юрий Долгорукий никогда здесь не жил? Как мог князь находиться отдельно от своей Ростовской тысячи? Это было бы неразумно, даже опасно для князя в то суровое время, когда войны следовали одна за другой. Значит, дело обстояло иначе.

Особую страницу истории Ростовского княжества составляют его отношения с Великим Новгородом. Зимой 1134–1135 гг. состоялась битва у Ждан-горы, где новгородцы «со всею областью Новоградскою» пытались разбить войско Ростислава – сына Юрия Долгорукого, состоящее из ростовцев и суздальцев. Но и потерпев в этой битве сокрушительное поражение, Новгород не успокоился и в 1148 году предпринял еще одну попытку подчинить себя Ростов. С этой целью Новгород даже объединился со своим давним соперником – киевским князем Изяславом Мстиславовичем. Вот как сообщил об этом летописец:

«Тои же зиме приде Изяслав Новугороду, сын Мстиславль, ис Кыева, идя на Гюргя (Юрия Долгорукого. – М.С.) Ростову с новгородьци».

Их совместным войскам удалось опустошить Ярославль, взять семь тысяч пленных, но это был поcледний поход новгородцев на Ростовское княжество. Знаменателен этот поход и тем, что Киев и Новгород выступили вместе против Ростова – исторического центра Руси.

Несмотря на дальнейшее усиление и давление Киева, город продолжал оставаться крупным политическим центром Северо-Восточной Руси, о чем красноречиво говорит тот факт, что в 1151 году в письме к Юрию Долгорукому князь Вячеслав Владимирович впервые назвал Ростов – Великим, что, как писал археолог А.Е.Леонтьев, «не было случайным и отражало истинную значимость города». Он же приводит сведения о размерах Ростова:

«Уже в начале XI в. городская черта почти доходит до границ, очерченных ныне существующим валом XVII в. В дальнейшем оcваивается озерное побережье и участки в напольную сторону к северу от центра. В результате к началу XIII в. городская территория составляла около 200 га, что ставило Ростов в число крупнейших городов Древней Руси. Для сравнения: размеры Киева и Новгорода превышали 300 га, территория Чернигова – 160 га, Владимира – около 145 га, Суздаля – 49 га».

Последняя цифра представляется особенно интересной в связи с утверждением Ю.А.Лимонова, что князь Юрий Долгорукий жил не в Ростове, а в Суздале: ведь численность населения города – один из залогов его безопасности.

Выше мы писали об успешном походе Юрия Долгорукого на Волжскую Болгарию. Но военное счастье переменчиво. В 1152 году волжские болгары блокировали Ярославль, однако на помощь ему пришли ростовцы. Вот как описывает это событие так называемая Типографская летопись:

«Того же лета приидоша Болгаре по Волзе к Ярославлю без вести и оступиша градок в лодиях, бе бо мал градок, и изнемогаху людие в граде гладом и жажею, и не белзе никому же изити из града и дати весть Ростовцем. Един же оуноша от людей Ярославских нощию изшед из града, перебред реку, вборзе доеха Ростова и сказа им Болгары пришедша. Ростовци же пришедша победиша Болгары».

Из этого сообщения видно, каким малым городком был в то время Ярославль и каким сильным оставался Ростов Великий с его Ростовской тысячью. Несмотря на то, что все интересы Юрия Долгорукого сосредоточились на захвате киевского престола, город продолжал оставаться важнейшим и cамым крупным центром Северо-Восточной Руси. Тот же Ю.А.Лимонов совершенно справедливо пишет:

«Внешняя политика Ростова (!) при Юрии Долгоруком также была чрезвычайно активной. Тесные политические контакты, интенсивный торговый и культурный обмен, различные формы взаимоотношений с югом и северо-западом Руси, от визитов высших иерархов в Ростов до прихода колонистов в незаселенные районы края, от военных походов к польской границе до матримониальных связей с Византией, и, наконец, многолетняя борьба и захват Киева, исторического центра Древней Руси, все это способствовало выдвижению Залесской земли в ранг сильнейших государственных образований Восточной Европы».

Добавим от себя, что в этом возвышении Залесской земли, а точнее – Руси Ростовской – не было игрой случая: здесь проявилась историческая закономерность, вызванная особым, уникальным вкладом Ростова Великого в становление русской государственности на самом раннем ее этапе, оставшимся за границами летописей.

 

5. РОСТОВ, МОСКВА И УБИЙСТВО В БОГОЛЮБОВЕ

 

Возможно, кто-нибудь выразит недоумение: какая может быть связь между Ростовом, историей основания Москвы и убийством Андрея Боголюбского? А между тем, если верить летописным источникам, такая связь имеется...

У Москвы, как и у Ростова, кроме летописной истории есть еще и другая, мифологическая, согласно которой ее основал шестой сын Иафета Мосох, у которого была жена Ква, от соединения этих имен Москва и получила будто бы свое название. Но это – легенда. Мы же больше привыкли отмерять возраст древних русских городов, используя первые туманные свидетельства о них в летописях. Так произошло с Ростовом, точно так же, опираясь на летописное сообщение, возникла официальная, общепризнанная версия, что Москва была основана владимиро-суздальским князем Георгием (Гюрги), нареченным позднее Юрием Долгоруким. Вот как отозвалась на это событие Ипатьевская летопись:

«И прислав Гюргии рече: приди ко мне брате в Москов. Стослав (Святослав) же еха к нему с детятем своим Олгом и мале дружине, поима со собою Володимира Стославича. Олег же еха наперед к Гюргеви и да ему пардус (шкуру барса), и приеха по нем оц (отец) его Стослав. И тако любезно целовастася в дн пяток, и тако быша весели. На утрии же дн повеле Гюрги устроити обед силен и створи чсть (честь) велику им и дал Стослав дары многы, с любовию и снови (сыновья) его Олгови и Владимиру Стославичю и муже Стославле учреди и тако отпусти и (их). И обещася Гюрги сна (сына) пустити ему, яко же и створи».

В «Истории государства Российского» это событие прокомментировал Карамзин:

«Сие угощение достопамятно... По крайней мере знаем, что Москва существовала в 1147 году, марта 28, и можем верить новейшим летописцам в том, что сей князь, приехав на берег Москвы-реки, в села зажиточного боярина Кучки, Степана Ивановича, велел умертвить его за какую-то дерзость, и плененный красотою места, основал там город; а сына своего, Андрея, княжившего в суздальском Владимире, женил на прелестной дочери казненного боярина. «Москва есть третий Рим, – говорят сии повествователи, – и четвертого не будет. Капитолий заложен на месте, где найдена окровавленная голова человеческая: Москва тоже на крови основана и к изумлению врагов наших сделалась царством знаменитым». «Она долгое время именовалась Кучковом», – добавляет Карамзин.

Между тем в Тверском сборнике, в записи за 1156 год, есть указание на то, когда Москва была основана: «Того же лета князь великий Юрий Володимирович заложи град Моськву, на устни же Неглинны, выше рекы Аузы».

Здесь следует отметить, что Тверской сборник, переписанный на рубеже XVI–XVII веков, состоит из двух частей: в первой содержится рассказ от Адама до 1255 года, второй – о событиях русской истории за 1248–1499 годы. Так вот, в основу первой части положен Ростовский свод 1534 года, что лишний раз говорит о большом вкладе Ростова в отечественную историю и русское летописание.

Однако эту дату отвергает автор книги «Ростово-Суздальская Русь» Ю.А.Лимонов, который, внимательно рассмотрев, чем занимался Юрий Долгорукий с 1147 по 1157 г. – год его смерти в Киеве, пришел к следующему выводу:

«Только в 1152–1153 гг., после поражения на юге, когда вновь возникла непосредственная угроза владениям ростовского князя, Юрий начинает интенсивно укреплять свои города... Следовательно, время закладки «града» Москвы надо отнести к середине 1153 года». А в примечании к этому сообщению автор добавляет: «По этой причине трудно отнести закладку Москвы – крепости – к 1156 г., когда Юрий уже стал полновластным хозяином на юге и севере Руси. Наконец, если бы это строительство произошло в указанном году, оно бы связывалось в летописи с именем его сына – Андрея Боголюбского».

Между тем предположение, что первая крепость в Москве была заложена Андреем Боголюбским именно в 1156 году, – весьма возможно. В 1154 году, после ссоры с отцом, всячески отговаривавшим его от этого поступка, Андрей Юрьевич и его дружина отправляются в Ростовское княжество. Вместе со свитой, домочадцами и личной казной Андрей забирает из Вышгорода икону Божьей матери, позднее названную Владимирской. По более позднему летописному преданию, эту икону написал евангелист Лука с натуры, «И в то время богородица была во плоти». Написанная в Византии, икона становится своеобразным духовным, политическим и национальным символом Северо-Восточной Руси, его «Берегиней».

Почему-то во многих исторических исследованиях утверждается, что Андрей отправился из Вышгорода (своей резиденции под Киевом) во Владимир. Между тем дело обстояло отнюдь не так. Читаем во Владимирской летописи: «Ростовци и Суждалци здумавше вси, пояша Аньдрея сына его (Юрия Долгорукого) стареишего, и посадиши и в Ростове на отни столе, и Суждали, занеже бе любим всеми за премногую его добродетель, юже имяше преже к Богу, и ко всем сущим под ним».

Таким образом, избрание Андрея на княжение 4 июня 1157 года состоялось в Ростове, где находилась тогда его официальная резиденция. Это уже потом будет Боголюбово под Владимиром, где Андрей встретит свою смерть, а пока он «сел на стол» в Ростове – столице Северо-Восточной Руси. Именно тогда, возможно, и было принято им решение о строительстве в Москве крепости, которая защищала бы княжеский Ростов с юга. Но для нас сейчас важно другое – то, что к основанию Москвы был причастен ростовский боярин Степан Кучка, имя которого связано еще с одним знаменательным событием русской истории.

В 1174 году в своем замке под Владимиром был убит сын Юрия Долгорукого, великий князь Андрей Боголюбский. Вот как сообщил об этом событии летописец:

«Состоялся в пятницу на обедне коварный совет злодеев преступных. И был у князя Яким, слуга, которому он доверял. Узнав от кого-то, что брата его велел князь казнить, возбудился он по дьявольскому наущению и примчался с криками к друзьям своим, злым сообщникам, как когда-то Иуда к евреям, стремясь угодить отцу своему, сатане, и стал говорить: «Сегодня его казнил, а завтра – нас, так промыслим о князе этом!» И задумали убийство в ночь, как Иуда на господа.

Как настала ночь, они, прибежав и схвативши оружие, пошли на князя как дикие звери, но, пока шли они к спальне его, пронзил их и страх, и трепет. И бежали с крыльца, спустясь в погреба, напились вина. Сатана возбуждал их в погребе и, служа им незримо, помогал укрепиться в том, что они обещали ему. И так, упившись вином, взошли они на крыльцо. Главарем же убийц был Петр, зять Кучки, Анбал, яс родом, ключник, да Яким, да Кучковичи – всего числом двадцать зловредных убийц, вошедших в греховный заговор в тот день у Петра, у Кучкова зятя, когда настала субботняя ночь на память святых апостолов Петра и Павла».

Еще перед покушением ключник Анбал выкрал из княжеской спальни меч Андрея Боголюбского, по преданию принадлежавший святому Борису. Затем заговорщики обезоружили дворцовую охрану, связали, а затем убили княжеского пажа Прокопия. Лестница и переход из башни во дворец, по которым заговорщики проникли в покои князя, сохранились до наших дней.

В летописи детально расписаны сцены двух покушений на Андрея (после первого нападения он остался жив), грабежа княжеских сокровищ. Поднявшись на второй этаж башни, где они хранились, заговорщики «идоша на сени и выимаша золото и каменье дорогое, жемчюг, и всяко узорочье». Кроме того, было похищено все хранившееся во дворце оружие и вместе с сокровищами вывезено из Боголюбова.

Итак, Андрей Боголюбский погиб в результате заговора, в котором самое активное участие приняли дальние и ближние родственники убитого Юрием Долгоруким ростовского боярина Степана Кучки. Во главе заговора стоял Петр, «Кучков зять». В роли подстрекателя выступил Яким Кучкович, узнавший об убийстве по приказу Боголюбского своего брата. Кроме того, в заговоре участвовали: княжеский ключник-осетин Анбал, перед покушением выкравший из спальни меч Андрея Боголюбского, некий Ефрем Моизович и еще какие-то «Кучковичи».

Их главенствующая роль в заговоре подтверждается и тем, что именно Петр, «Кучков зять» первым бросился на князя с мечом, о чем и сообщил летописец: «Петр же оття ему руку десную». Так записано в Ипатьевской летописи. Но вот что любопытно: на миниатюре в Радзивилловской летописи Петр отсекает князю левую руку. Когда останки князя исследовали специалисты, оказалось, что так оно и было. Таким образом, еще раз подтвердилась версия, что миниатюры Радзивилловской летописи взяты из другой, более древней и более достоверной летописи.

Вернемся к убийству в Боголюбове. Без поддержки более влиятельных и авторитетных сил родственники Степана Кучки, конечно же, не решились бы на убийство князя. Кто же стоял за их спинами, на чью поддержку рассчитывали заговорщики? Ю.А.Лимонов отвечает на этот вопрос так: «Действительно, существовала еще одна сила, которая имела решающее значение в деле устранения Андрея Боголюбского. Речь идет о боярстве Ростова и Суздаля. Именно бояре ощутили в полной мере политику князя, эволюционировавшего от союза с северо-восточными феодалами к усмирению, подавлению и подчинению их деятельности... Вся дальнейшая политика ростовских и суздальских бояр, организовавших съезд сразу после смерти князя, скоропалительное приглашение заранее намеченных кандидатур на вакантный стол, ожесточенная трехлетняя борьба с другими претендентами и, наконец, призвание «оккупационных» войск из Рязани абсолютно точно показывает, кто создавал, вдохновлял и направлял заговор».

Но летописные свидетельства связывают гибель Андрея Боголюбского не только с заговором его приближенных и ростовских бояр, но и с именем его жены Улиты Кучковны. Так, на одной из миниатюр все той же загадочной Радзивилловской летописи рядом с убийцами изображена женщина в богатом наряде, которая держит отрубленную руку Андрея Боголюбского. Женщина присутствует и на миниатюре, изображающей похороны. Выходит, это Улита Кучковна?

Однако здесь историки поправляют летописцев: к моменту убийства Андрей Боголюбский был женат вторично, причем или на половчанке, или на уроженке Кавказа, поскольку именно туда эмигрировал его сын Юрий, через несколько лет женившийся там на царице Тамар. В пользу этого утверждения, как считают те же историки, и участие в заговоре ясина (осетина) Анбала, возможно, приближенного или родственника новой жены князя Андрея. Следовательно, делает вывод Ю.А.Лимонов, на миниатюре изображена не Улита Кучковна, а вторая жена князя. Но так ли это? Каким образом, приняв участие в заговоре, нашли общий язык родственники первой жены Андрея с его второй женой-иноземкой? Возможно ли было такое согласие?

При написании «Истории Российской с древнейших времен» В.Н.Татищев пользовался летописями, которые считаются утраченными. Комментируя убийство Андрея Боголюбского, историк использовал один из таких утраченных источников и сообщил, что, бросив на произвол судьбы останки мужа, княгиня уехала в Кучково, т.е. в Москву, вместе с его убийцами, и только через год князь Михаил Юрьевич судил ее вместе с заговорщиками. В этом сообщении интересно, что вдова бежит в Кучково. Вряд ли жена-иноземка скрылась бы именно в этом месте, другое дело – Улита Кучковна: ведь эти земли когда-то принадлежали ее казненному отцу, ростовскому боярину Степану Кучке. Напрашивается предположение, что на миниатюрах Радзивилловской летописи изображены две разные женщины: на первой – Улита Кучковна, бывшая жена Андрея Боголюбского, оставшаяся жить при его дворе и принявшая участие в заговоре, а на второй – новая жена князя, непричастная к заговору. Однако это предположение легко опровергнуть. Тем более, что, по мнению Ю.А.Лимонова, «то, что на (второй) картине изображена та же дама, что и на первой миниатюре, где она держит отрубленную руку, нет никакого сомнения». Вместе с тем он же пишет, что «иллюстрация, показывающая ее (жену Андрея) стоящей с отрубленной рукой князя, становится вполне объяснимой. Она была непосредственно связана с заговорщиками. И художник это намеренно подчеркнул». Но если так, вряд ли бы ей удалось присутствовать на похоронах. А вот участие в заговоре Улиты Кучковны зафиксировано и в летописях, и в народных преданиях, хотя многие историки по-прежнему считают ее образ вымышленным.

 

6. ЛИПИЦКАЯ БИТВА, «ХРАБР» ПОПОВИЧ И КНЯЗЬ ВАСИЛЬКО

 

После смерти Андрея Боголюбского усилилась борьба между городами за великое княжение. Активное, если не ведущее участие приняли в ней ростовские бояре. На владимирский престол сел Всеволод (1177–1212), сын Юрия Долгорукого. В 1178 году ростовские бояре совместно с рязанскими князьями пытались разгромить Владимир, но потерпели поражение. Однако, как пишет Ю.А.Лимонов, «Ростов продолжал претендовать на первенство».

Последний взлет Ростова связан с именем князя Константина – сына Всеволода Большое Гнездо. В Лаврентьевской летописи под 1207 годом сообщается об освещении церкви святого Михаила, которое Константин использовал, чтобы заручиться поддержкой горожан и получить Ростов в удел. И замысел удался, ростовцы поддержали Константина: «Тое же зимы посла великыи сына своего опять Святослава Новугороду на княженье, а Костянтина остави у собе, и да ему Ростов, и инех 5 городов да ему к Ростову».

Страшный пожар 1211 года уничтожил почти весь Ростов, но и после этого бедствия Константин не отказался от ростовского княжения: «Костянтин же христолюбивый благоверныи князь, сын Всеволожь, тогда бе в Володимери у отца слышав беду створшююся на граде его, и на святех церквах, и еха скоро Ростову, и видев печаль бывшюю мужем Ростовьскым утеши я глаголя: «Бог да, Бог взя, яко Господи изволися тако и бысть, буди имя Господне благословенно от ныне и до века», – сообщает летописец.

В том же 1211 году произошел конфликт между Всеволодом и Константином, послуживший в конечном итоге причиной Липицкой битвы. Вот как написано об этом в Московском летописном своде 1480 года:

«Того же лета посла князь великии Всеволод по сына своего Костянтина в Ростов, дая ему по своем животе Володимерь, а Ростов Юрью дая. Он же не еха к отцу своему во Володимерь, хотя взяти Володимерь к Ростову; он же посла по него вторицею зова и к собе; и тако пакы не иде к отцю своему, но хотяше Володимеря к Ростову. Князь же великы Всеволод, созва всех бояр своих с городов и c волостеи, епископа Иоана и игумены, попы и купце, дворяны и вси люди, и целоваша вси людие на Юрьи; приказа же ему и братию свою. Костянтин же слышев то и вздвиже брови собе с гневом на братию свою, паче же на Георгиа».

В переводе на современный язык этот рассказ звучит коротко так: Всеволод послал за своим старшим сыном Константином, чтобы после его смерти тот взял Владимир, а Ростов – Юрий. Но Константин выдвинул собственные требования: присоединить Владимир к Ростовскому княжеству. Двукратное приглашение Всеволода было отвергнуто Константином, упорно стремившимся поставить Ростов, в котором он «сидел» уже несколько лет, над Владимиром. В результате преемником великого князя был признан Юрий.

Вряд ли только упрямством была вызвана позиция Константина. Вспомним: это был князь-книжник, то есть человек, хорошо знавший русскую историю, в которой Ростов когда-то занимал первенствующее положение. Он просто хотел восстановить историческую справедливость, за что и поддерживали его ростовские бояре и ростовская дружина во главе с легендарным Александром Поповичем. Мы уже упоминали Тверской сборник, в который вошел Ростовский летописный свод. В нем так сказано о ростовском богатыре и его дружине: «Ведомо ж да будет, яко Александр храбрый глаголемый Попович от ростовских житель и слуга у него именем Тороп, прочих же храбрых того же града семьдесят».

Только Юрий начал княжить во Владимире, как летопись сообщает: «Святослав князь иде в Ростов к брату своему Костянтину. А Костянтин нача рать замышляти на Георгиа, хотя под ним взяти Володимер. Георгии же он хотя его к собе пустити иде на нь с братиею с Ярославом, Володимером и Иоаном, и бывшим им у Ростова, и ту умирившеся крест целоваша межи собою, и раззидошяся кыиждо восвояси».

Но вскоре борьба возобновилась. Вот как пишет об этом Ю.А.Лимонов:

«Владимир Всеволодович перебежал на сторону Константина. Святослав ушел от Константина к Юрию. Владимир переметнулся к Константину. Он за это получил Москву, которая, видимо, входила в юрисдикцию ростовского князя. Святослав сел в Юрьеве Польском. Не прошло и года, как междоусобица вcпыхнула с новой силой. Юрий, собрав свои войска и войска Ярослава, Святослава, Иоанна и Давыда Муромского, подошел к Ростову. Здесь вспыхнула ожесточенная битва, противники бились на р. Идше (Ишне?), разорили и сожгли в округе все села. Ростовские войска напали на Кострому, владения Юрия, «пожже ю всю, а люди изъимаша». Противники с трудом умирились. Непрочный мир владимиро-суздальских князей нарушил в 1216 г. «возмутитель спокойствия» Ярослав Всеволодович. «Заратившись» с новгородцами и собственным тестем Мстиславом Удалым и Владимиром псковским, он ухитрился втянуть в эту первоначально «домашнюю склоку» старшего брата Юрия. Естественно, против последнего выступил Константин с Ростовом. Несмотря на численность войск, Юрий и Ярослав потерпели поражение при р. Липице, близ Юрьева Польского».

В сообщении о битве летописец упомянул и Александра Поповича, видимо, сыгравшего свою роль в победе: «В лето 6725 бысть бой князю Юрью Всеволодичю с князем Костянтином с Ростовским на реце на Где, и поможе Бог князю Костянтину Всеволодичю, брату старейшюму, и правда его же пришла. А были с ним два храбра: Добрыня Золотыи Пояс до Александро Попович с своим слугою Торопом». Константин сел на княжение во Владимире, но «Ростов так и не стал столицей», – пишет Ю.А.Лимонов.

Последнее замечание представляется весьма важным – значит, Константин мечтал опять сделать Ростов столицей, но этого не случилось, вместо объединения русская земля продолжала дробиться на куски. Через год после Липицкой битвы и занятия владимирского стола «посла Костянтин Всеволодович по брата своего Георгия на Городец» и сказал ему: «По моем животе Володимер тобе, а ныне поиди в Суздаль», т.е. после своей смерти Константин завещал Владимир Юрию, что позднее и произошло. Перед самой своей смертью «великий князь Костянтин посла сына своего стареишего Василька на стол Ростову, а Всеволода на Ярославль».

Константин умер в 1218 году. В тот же год Александр Попович собрал своих дружинников под Ростовом, в месте, «что обрыт под Гремячим колодезем на реце Где, иже и ныне той соп стоит пуст», на совет, что дальше делать – наверняка, став великим князем, вспомнит Юрий Владимирович, кому он был обязан своему поражению в Липицкой битве. Летописец так напишет об этой встрече: «Той же Александр совет сотвори с прежреченными своими храбрыми, бояся служити князью Юрью – аще мщение сотворит, еже на боях ему сопротивни быша; аще разъедемся по разным княжениям, то сами меж себя побаемся и неволею, понеже меж князей несогласие. И тако задумавше, отъехаша служити в Киев».

Невысокого же мнения был Александр Попович о новом великом князе, если бросил родной Ростов и отправился с дружиной в далекий Киев. Вместе с тем в этом поступке – понимание того, до чего может довести Русь княжеская междоусобица. И предчувствия не обманули Александра Поповича...

Есть в этом сообщении еще одна любопытная деталь, на которую первым обратил внимание А.Е.Леонтьев, – упоминание места встречи ростовских богатырей. По мнению археолога, это то самое Сарское городище, которое называют протогородом Ростова: ведь нижнее течение Сары, где оно находилось, называли еще Гдой. Но если так, то не является ли это сообщение еще одним доказательством, что вряд ли Сарское городище было протогородом Ростова? Не естественней ли предположить, что оно было сначала мерянским поселением, потом укрепленным центром боярского поместья, может, по наследству или за воинские заслуги доставшееся Александру Поповичу? Ведь об этом же в работе ««Город Александра Поповича» в окрестностях Ростова Великого», опубликованной в 1974 году в «Вестнике Московского университета», писал и сам А.Е.Леонтьев: «Малая площадь, тонкий культурный слой, надежные укрепления, небольшое количество находок, среди которых отсутствуют ремесленные орудия и остатки производства, позволяют считать это поселение феодальным замком».

И.В.Дубов в книге «Города, величеством сияющие» заметил по этому поводу: «Крайне заманчиво связывать Сарское городище с Алешей Поповичем – летописным героем русской истории, вошедшим и в русский народный эпос». Может, добавим от себя, это не только заманчивое, но и более верное представление о Сарском городище и о его месте в истории Ростова?

5 мая 1223 году произошла битва на реке Калке, про которую летописец с болью сказал: «И бысть победа на вси князи Руссии, ака же не бывала от начала Русськой земли никогдаже». Отправилась на битву с татарами и ростовская рать во главе с князем Василько Константиновичем, но ростовцы успели дойти только до Чернигова, куда пришла весть о разгроме совместных русских и половецких сил. Трудно сказать, чем бы закончилась эта битва, если бы великий князь Юрий Всеволодович своевременно разрешил князю Василько и его ростовцам примкнуть к основным силам русских князей.

В той же битве погиб ростовский «храбр» Александр Попович. Летопись так откликнулась на его смерть: «В лето 6733... убиша же на том бою и Александра Поповича, и cлугу его Торопа, и Добрыню Рязаничя Златаго пояса, и семьдесят великих и храбрых богатырей, все побиени быша».

Гибель Александра Поповича – одного из последних богатырей земли Русской – глубоко символична: впереди было страшное поражение Руси в битве на Сити.

Используя отрывки из летописи, напомним, как развивались события после взятия татарами в 1237 году Рязани и Коломны, которую оборонял Всеволод Юрьевич – сын великого владимирского князя Юрия Всеволодовича:

«Всеволод Юрьевич с остатками войска убежал во Владимир. А татары пошли и захватили Москву, а князя Владимира, сына великого князя Юрия, взяли в плен. И пошли в несметной силе, проливая кровь христианскую, к Владимиру. Услышав об этом, великий князь Юрий оставил вместо себя во Владимире сыновей своих Всеволода и Мстислава, а сам пошел к Ярославлю и оттуда за Волгу, а с ним пошли племянники Василько, и Всеволод, и Владимир Константиновичи, и, придя, остановился Юрий на реке Сити, ожидая помощи братьев Ярослава и Святослава. А во Владимире заперся его сын Всеволод с матерью, и с епископом, и с братом, и со всеми жителями».

Трудно понять, что заставило князя Юрия бросить жену, двух сыновей, свою столицу Владимир, за владение которым он положил столько сил, и отправиться на далекую, затерянную в лесах реку Сить. Обычно это объясняют решением Юрия соединиться с союзниками-новгородцами, собрать новую рать. Но вдумаемся в ситуацию: Владимир в то время был многолюдным, хорошо укрепленным городом-крепостью с тремя линиями обороны, само его расположение на холмах неудобно для татарской конницы и очень удобно для обороняющихся. Кроме того, в городе было множество каменных церквей, каждая из которых могла стать надежным пунктом обороны. К тому же на дворе зима с ее морозами, сугробами и метелями. Зачем было в таких условиях отправляться невесть куда, преодолевать сотни верст снежного бездорожья и в голом поле строить многотрудные укрепления? Невольно напрашивается вывод, что это не просто тактическая ошибка, а элементарная глупость, которая дорого обошлась и самому Юрию, и всей Руси.

Пропустим описание взятия Владимира, Ростова, Ярославля, Переяславля и прочих городов и продолжим чтение горестного рассказа летописца:

«На исходе февраля месяца пришла весть к великому князю Юрию, находящемуся на реке Сити: «Владимир взят, и все, что там было, захвачено, перебиты все люди и епископ, и княгиня твоя, и сыновья, и снохи, а Батый идет к тебе». И был князь Юрий в великом горе, думая не о себе, но о разорении церкви и гибели христиан. И послал он в разведку Дорожа с тремя тысячами воинов узнать о татарах. Он же вскоре прибежал назад и сказал: «Господин, князь, уже обошли нас татары». Тогда князь Юрий с братом Святославом и со своими племянниками Васильком, и Всеволодом, и Владимиром, исполчив полки, пошли навстречу татарам, и каждый расставил полки, но ничего не смогли сделать. Татары пришли к ним на Сить, и была жестокая битва, и победили русских князей. Здесь был убит великий князь Юрий Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха, и убиты были многие воины его».

В нашу задачу не входит анализировать ход Ситской битвы, которая, по сути, была проиграна еще до ее начала. Историки и краеведы достаточно писали об этом, из последних таких публикаций назовем очерк С.Ершова «Завеса над Ситской битвой», опубликованный в журнале «Русь» (№ 6- 96). Говорят: мертвые сраму не имут, но трудно удержаться еще от одного упрека в адрес князя Юрия: как можно было проворонить подход татарского войска и оказаться во вражеском окружении на собственной земле? Но вернемся к летописи:

«А Василька Константиновича Ростовского татары взяли в плен и вели его до Шерньского леса, принуждая его жить по их обычаю и воевать на их стороне. Но он не покорился им и не принимал пищи из рук их, но много укорял их царя и всех их. Они же, жестоко мучив его, умертвили четвертого марта, в середину Великого поста, и бросили его тело в лесу. Некая женщина, увидев тело Василька, рассказала своему богобоязненному мужу; и тот взял тело князя, завернул его в плащаницу и положил в тайном меcте».

Пожалуй, о том, что татары пытали князя Василько, чтобы склонить его к измене, писали все, кто касался истории Ситской битвы. Но спросим себя: зачем было татарам после всех их побед заниматься переманиванием на свою сторону племянника великого князя? Тем более, что у них в руках был Владимир Юрьевич, его сын? Вот с ним еще можно было затеять такую игру, чтобы использовать его имя в дальнейшем завоевании Руси. Значит, была тому какая-то иная причина. Почему-то Василько взяли в плен, с места боя доставили в Шеренский лес под Угличем, потом подвергли пытке. Может, что-то хотели узнать?.. Опять вчитаемся в летопись:

«Кирилл же, епископ ростовский, в то время был на Белоозере, и когда он шел оттуда, то пришел на Сить, где погиб великий князь Юрий, а как он погиб, знает лишь бог – различно рассказывают об этом. Епископ Кирилл нашел тело князя, а головы его не нашел среди множества трупов; и принес он тело Юрия в Ростов, и положил его со многими слезами в церкви святой Богородицы. А потом, узнав о судьбе Василька, пошел и взял его тело, и принес в Ростов, горько рыдая... А позднее пришли и нашли голову князя Юрия, и привезли ее в Ростов, и положили в гроб вместе с телом».

Любопытное замечание о гибели князя Юрия находим в книге С.Козлов и А.Анкудинова «Очерки истории Ярославского края» (Ярославль, 1997):

«Не ясны и обстоятельства смерти князя Юрия. Известно, что он, хотя и обладал немалым военным опытом, явно не отличался крепостью духа и в трудной ситуации легко впадал в панику. Ростовский епископ Кирилл, пришедший на место битвы вскоре после ухода татар, нашел среди завалов трупов и обезглавленное тело Юрия (голову нашли лишь впоследствии и положили в гроб). Исследователь М.Л.Приселков полагал, что князь был предан своими же людьми, поскольку в сражениях на Руси в этот период очень редко отрубали головы. Вполне вероятно, что Юрий пытался остановить бегущее, деморализованное войско и пал от рук русских воинов».

Далее авторы цитируют новгородскую летопись, которая, по их мнению, косвенно подтверждает это предположение о гибели Юрия: «Бог же весть како скончался: много бо глаголють о нем инии». Ростовского князя Василько пытали, великого князя Юрия обезглавили. Не связаны ли эти «странности» между собой?..

Можно сказать, что со смертью Василько закончился целый период ростовской истории, отмеченный и великим прошлым, и временным взлетом к новой славе, и превращением в рядовое удельное княжество, под дланью набравшей силы Москвы в XV веке вовсе прекратившее свое существование. Однако это касается только его политической истории – еще долгое время Ростов продолжал оставаться важным культурным и религиозным центром Русского государства. Достаточно сказать, что в том же 1238 году сюда перешло общерусское летописание, а первой и единственной в русской истории женщиной-летописцем стала жена князя Василько – Марья Черниговская. Именно она, по мнению многих исследователей, была автором летописных некрологов по убитым в Орде русским князьям и оставила поэтичный и восторженный словесный портрет князя Василько:

«Был же Василько лицом красив, очами светел и грозен, храбр паче меры на охоте, сердцем легок, в бою храбр, в советах мудр, разумен в делах; но, как говорит Соломон, «когда слабеют люди, побеждается и сильный». Так случилось и с этим храбрым князем и войском его; ведь ему служило много богатырей, но что они могут против саранчи? А из тех, кто служил ему и уцелел в сражении, кто ел его хлеб и пил из его чаши, никто не мог из-за преданности Васильку после его смерти служить другому князю».

Уже высказывалась мысль, что многое роднит жену князя Василько с Ярославной – женой князя Игоря: у одной муж уходит в поход на половцев, у другой – на татар; из-за русской разобщенности оба попадают в плен, только один спасается, а другой гибнет. Произведение такого содержания не могло не заинтересовать княгиню Марью. И возникает предположение: не в Ростове ли хранился список «Слова о полку Игореве»?

Но есть еще одно произведение древней русской литературы, к которому могла быть причастна Марья Черниговская. Его называли маленькой «Илиадой», воспевающим Отечество солнечным гимном, единственным на протяжении столетий памятником литературы, в центре которого не отдельная личность, а целое государство. Это – «Слово о погибели Русской земли», начинающееся так:

«О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!»

Исследователи считают, что это произведение было создано между 1238 годом, когда началось татарское нашествие, и 1246 годом, когда умер упомянутый в нем великий князь владимирский Ярослав Всеволодович; вероятное место написания – княжеский Владимир. Но так ли это? Как мы уже говорили выше, после Ситской битвы общерусское летописание перешло к Ростову. Не была ли автором этого светлого, поэтического произведения, в котором звучит нежная любовь к родине, Марья Черниговская? Знатоки древнерусской литературы отмечают, что его отдельные образы и стилистические приемы близки «Слову о полку Игореве». Некоторые даже высказывали предположение, что это – одна из глав полного списка «Слова о полку Игореве». В данном случае нам важно другое: не здесь ли, в Ростове Великом, с его глубинными корнями истории и культуры, встретились эти гениальные произведения древнерусской литературы о нашем героическом и трагическом прошлом?

 

Часть вторая

 

ТАЙНЫ И МИФЫ РОСТОВА ВЕЛИКОГО

 

1. ИСЧЕЗНУВШИЕ ИСТОЧНИКИ

 

Старинари – так иногда называли краеведов в XIX веке. Без ссылок на работы известных ростовских старинарей А.Я. Артынова и А.А.Титова рассказать о ростовской истории невозможно...

Александр Яковлевич Артынов был одним из первых ростовских краеведов, кто своей исследовательской и поисковой работой подверг сомнению официально признанную историю Ростовского края.

Родился он в 1813 году в селе Угодичи под Ростовом. Его отец занимался огородничеством и поставкой рыбы в монастыри, сын пытался продолжить его дело, но в коммерческих делах оказался не очень расторопным и вынужден был поступить в услужение к своему тестю – владельцу «железной» лавки в Ростове. Затем в Угодичах открыл собственную мелочную лавку, но и здесь, видимо, не преуспел, поскольку больше занимался изучением истории родного края, поисками старинных документов и рукописей. Этому занятию «для души» немало способствовали его поездки по торговым делам, знакомства с образованными купцами – любителями старины и книжной мудрости.

Обо всем этом Артынов красочно и подробно рассказал в книге «Воспоминания крестьянина села Угодич, Ярославской губернии Ростовского уезда», изданной в Москве в 1882 году. Книгу открывала статья другого известного ростовского краеведа – А.А.Титова, по сути, продолжившего начатое Артыновым дело.

Андрей Александрович Титов (1845–1911) родился в Ростове, в потомственной купеческой семье – уже его дед был купцом второй гильдии. В отличие от Артынова, Титов получил систематическое образование и никогда не нуждался. Больше того, он всю жизнь материально помогал не только крестьянским самородкам вроде Артынова, но и известному журналисту, поэту и краеведу Л.Н.Трефолеву, который способствовал ему в литературной и краеведческой работе, неоднократно печатал в редактируемом им «Вестнике Ярославского земства».

Помимо книг «Ростовский уезд Ярославской губернии» и «Предания о ростовских князьях», в которых использованы собранные А.Я.Артыновым материалы, А.А.Титову принадлежит большое количество журнальных публикаций и книг, посвященных ростовской истории: «Ростов Великий», «Описание Ростова Великого», «Учение о седми таинствах церкви св. Димитрия Ростовского», «Сведения о кустарных промыслах по Ростовскому уезду Ярославской губернии» и др. Большой интерес для исследователей представляет его переписка с Л.Н.Трефолевым и известным историком В.О.Ключевским. Благодаря неустанной собирательской деятельности А.А.Титов стал обладателем огромной коллекции икон и старинных рукописей, он был одним из инициаторов реставрации Ростовского кремля и создания местного музея церковных древностей, из которого вырос современный музей-заповедник «Ростовский кремль». Если в его становлении как краеведа и литератора большую роль сыграл Л.Н.Трефолев, то и сам А.А.Титов в свою очередь немало сделал для того, чтобы издать и представить читателям своего земляка А.Я.Артынова. В предисловии к его «Воспоминаниям» А.А.Титов писал:

«Посвящая более полувека все свободное от сельских занятий время на собирание сказок, преданий, легенд и т.д., А.Я.Артынов приобрел богатые материалы для изучения родной местности. Этому почтенному труду он отдался еще в то время, когда грамотности в народе почти совсем не было, когда он имел свое миросозерцание, «когда у него еще были живы предания», так энергически вытесняемые у нас новейшею народной школой. А.Я.Артынов записывал рассказы старожилов, горожан и крестьян, делал извлечения из рукописных книг когда-то знаменитых библиотек Хлебникова, Трехлетова, Маракуева и др. В его руках были две знаменитые рукописи: Хлебниковский ростовский летописец XVII века и рукопись бывшего владельца села Угодичи, стольника Мусина-Пушкина (XVII–XVIII вв.). Эти рукописи заключали в себе такие подробности, которые, как видно из воспоминаний Артынова и сделанных им извлечений, были поистине замечательными».

В 1889 году вышла еще одна книга Артынова – «История села Угодичи». А всего он опубликовал 16 работ и оставил после своей смерти в 1896 году около восьмидесяти рукописей объемом в 50 тысяч страниц. Его похоронили в Угодичах, рукописи хранятся в библиотеках и музеях Ростова, Санкт-Петербурга, Москвы. Вот только несколько названий: «История Ростова Великого», «Сказки и легенды Ростовского края», «Ростова Великого князья, иерархи и знаменитые люди», «Ростовский летописец», «Ростовская мифология», «Летопись бытия временных лет Ростова Великого». Хотя зачастую в них использованы одни и те же материалы, они дают такую картину истории и культуры Руси Ростовской, какой не найдешь в других источниках.

Существует два полярных мнения о деятельности Артынова. Одно из них, резко негативное, высказал в статье «Сказание о Руси и вечем Олзе в рукописях А.Я.Артынова» известный историк Н.Н.Воронин:

«Артынов склонялся к тому направлению, которое, в целях утверждения ретроградских исторических взглядов, не останавливалось даже перед подделкой источников. С особым постоянством Артынов берет эпиграфом своих трудов слова Николая I: «Надо сохранить в России, что искони бе»... Но Артынов, судя по его трудам, не столько собирал местные предания, сколько сочинял их сам, его больше пленяло собственное творчество».

Обвинение брошено очень серьезное – подделка исторических источников. А между тем Воронин так и не привел, по сути, ни одного конкретного примера, непосредственно доказывающего это обвинение. Нет ничего зазорного и в словах Николая I, которые часто приводил Артынов, – они вполне могли стать девизом всех русских историков и старинарей. Единственное, пожалуй, в чем прав Воронин, так это в утверждении, что Артынов был недостаточно образован. Но это уже не вина его, а беда. В придачу это обвинение никак не стыкуется с обвинением Артынова в подделке рукописей под древность: чтобы заниматься этим делом, нужна высокая образованность. Тут у Воронина явно не сходятся концы с концами.

Нам представляется более справедливой и объективной оценка личности Артынова, сделанная другим исследователем его наследия, – Ю.К.Бегуновым:

«Артынов принадлежал к числу тех непрофессиональных собирателей русского фольклора, кто, не имея возможности получить систематическое образование, все же сумел овладеть знаниями и посвятить свою жизнь благородной цели: собиранию и литературной обработке русских местных сказок, повестей, преданий и песен. Горячий патриот Ростова Великого и его древней культуры, Артынов прожил долгую жизнь, вторую половину которой провел в неустанных исследовательских поисках, в литературном труде, не заботясь ни о суетной славе ученого и писателя, ни о материальной выгоде от своих занятий. Такие люди, как Артынов, были подлинными самородками среди народных литераторов и непрофессиональных собирателей фольклора, независимых и бескорыстных».

В чем же дело? Почему тот же Воронин обвинил Артынова в изготовлении литературных подделок? Можно сказать, что Артынов сам дал повод для этих обвинений и сам покаялся в «грехах». Вот что он писал в конце своих воспоминаний:

«К сожалению, делая выписки, я не удержал слов подлинника, а думая, что будет понятнее, придерживался современного языка и, много раз переписывая, не сохранил потом и малейших остатков слога рукописи, который в некоторых местах у меня еще удерживался. Крайне теперь жалею, что первоначальные оригиналы и многие списки и рассказы, написанные мною в отдельных тетрадках, ушли на обертку товаров в моей лавочке (от такого точно истребления спас много подобных вещей А.А.Титов в 1880 г.). Уже после при свидании у гр. Уварова с Михаилом Петровичем Погодиным (известный историк, исследователь летописей и собиратель древних исторических памятников. – М.С.) я все свои списки собрал и переписал в особую книгу и вот в 1880 г. я из этой-то книги и составил сборник ростовских сказаний; такое же сказание я написал о князьях, иерархах и именитых людях Ростова Великого. Снова повторяю, что с горестию вспоминаю теперь о том, что хотя многие события прежде были буквально выписаны из летописей Хлебникова, Трехлетова и др., но я по неопытности исправляя язык и слог, который тогда считал тяжелым и неудобным, лишил свои сказания главного достоинства и тем уменьшил цену своих полувековых трудов. Теперь к стыду моему вижу ясно истину слов: «всяк возносяй себя смирится!» Теперь мой сборник и летописи, исправленные моей дерзновенной рукой, стали ни то, ни се, да и первоначальных списков у меня уже нет».

Согласитесь – очень искреннее, с болью написанное признание. Однако Воронина и других недоброжелателей Артынова оно не убедило, а точнее – они просто отбросили его прочь. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, надо хотя бы вкратце рассказать о тех письменных источниках, которые использовал Артынов и которые затем исчезли. И начнем с так называемого Мусин-Пушкинского сборника.

По сообщению Артынова, в Мусин-Пушкинский сборник было включено 120 текстов о князьях языческой Руси VIII–IX вв., то есть описанные в них события выходили за границы «Повести временных лет». Именно это обстоятельство и возбудило гнев тех, кто считал и продолжает считать, что перед событиями, описанными в «Повести временных лет», русской истории (а следовательно, и русского народа) практически не было. Короче говоря, Мусин-Пушкинскому сборнику выпала примерно та же судьба, что и знаменитой «Влесовой книге», которую многие исследователи тоже считают подделкой. И все потому, что существование этих произведений рушит установившееся представление о русской истории, в основе которой лежит норманнская теория, унижающая достоинство русского народа.

По сведениям, приведенным Артыновым, полное название Мусин-Пушкинского сборника звучало так: «Книга о славяно-русском народе, о великих князьях русских и ростовских, отколе призыде корень их». Написана она была, якобы, княгиней Ириной Михайловной Мусиной-Пушкиной вместе со своим супругом Алексеем Богдановичем – стольником царя Алексея Михайловича. Время написания – вторая половина XVII – начало XVIII в. Было в ней более пятисот страниц, «в дестевую меру, на грубой желтоватой бумаге, и писана кудреватым почерком не одной руки, с картинками и заставками весьма искусной руки». По предположению А.А.Титова, это могли быть просто записи рассказов, которые собирались и излагались досужими дворовыми для развлечения своих господ, скучавших в деревенской глуши. «Но и в этом случае, – оговаривался А.А.Титов, – подобного рода рассказы весьма любопытны, так как они чисто местного характера – Ростовской области – и носят на себе следы великокняжеских преданий удельной Руси».

Однако с этим мнением не согласились другие исследователи, выдвинувшие предположение, что И.М.Мусина-Пушкина была только владелицей позднего списка рукописи, подлинник которой был написан одним из книжников ростовского князя Константина. А может, этот книжник лишь переписал еще более древнюю рукопись? Известно, что князь Константин обладал богатой по тем временам библиотекой в тысячу томов, при нем началось ростовское летописание, из Ярославля была переведена в Ростов первая на северо-востоке Руси школа, получившая название Григорьевский затвор.

Отметим еще одно обстоятельство, которое может оказаться знаменательным. В конце XVIII в. граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин нашел на Ярославской земле «Слово о полку Игореве» – а его предки были владельцами другого уникального сборника, содержавшего сведения, которые, по замечанию Титова, «были поистине замечательными». Что скрывается за этим? Не просматривается ли здесь еще один след, ведущий к разгадке тайны «Слова о полку Игореве»?

Среди материалов Мусин-Пушкинского сборника, посвященных ростовской теме, обращает внимание сказочная повесть «Михей Русин, ростовец» – о ростовском купце, встретившимся во время своих странствий с солунскими братьями Кириллом и Мефодием и принявшим от них крещение. Случилось это, по утверждению автора сказания, в 860 году, то есть гораздо раньше крещения Руси киевским князем Владимиром. После крещения Михей Русин вернулся в Ростовскую землю и, таким образом, стал здесь первым христианином.

По поводу этого сказания недоброжелатели Артынова были единодушны, заявив, что тут явно просматривается намерение автора сборника не только сделать более древней историю русского христианства, но заодно приподнять роль и значение земли Ростовской как одного из первых центров христианства на Руси.

Если судить об Артынове по оценкам его недоброжелателей, то он предстает перед нами фигурой воистину гениальной, равной, по меньшей мере, творцу «Илиады» Гомеру. Подумайте сами: полуграмотный ростовский мужик создает 120 рассказов о несуществующих героях и событиях, перекраивает всю русскую историю вплоть до принятия Русью христианства! И это еще не всё – он же сочиняет так называемую Хлебниковскую летопись, в которой дает объяснение 250 ростовским топонимам, «Сказание о Руси и вечем олзе», на которое так рьяно набросился Н.Н.Воронин, другие источники! Пожалуй, такое даже Гомеру было бы не по силам, однако недоброжелателей Артынова это не останавливает, и они наделяют его такими талантами и такой работоспособностью, которые выходят за пределы человеческих возможностей. При этом все обвинения в подделке древних текстов строятся, практически, на одном обстоятельстве – исчезновении тех рукописей, на которые ссылается Артынов. В этом отношении он повторил судьбу Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, не сумевшего сохранить древний список «Слова о полку Игореве». «Сначала сам подделал, потом – сам же уничтожил», – вот главный довод их судей. Как и А.И.Мусин-Пушкин, Артынов пытался оправдаться, подробно рассказывал, где и при каких обстоятельствах видел ту или иную рукопись. Так, в примечании к «Сказанию о Руси и вечем Олзе» указал, что оно списано им с «харатейного листа ветхости его ради, а списано верно тож». Назвал и владельца списка – Дмитрия Ивановича Минаева, отца поэта Дмитрия Минаева.

В своих «Воспоминаниях» Артынов детально рассказал и о том, как нашел под клетью Никольской церкви в Угодичах часть архива и библиотеки Мусиных-Пушкиных, в том числе – принадлежавший им сборник сказаний. Сообщил, как погиб это сборник: в Угодичи приезжал с ревизией чиновник Ярославской Палаты государственных имуществ Надежин, который и увез рукопись вместе со всем сельским архивом «на многих возах». Позднее, когда Палату госимуществ ликвидировали, принадлежавшие ей бумаги были проданы Ярославской бумажной фабрике с аукциона на переработку. Хотя исследователи, проверявшие эти сведения, и выяснили, что такой чиновник Я.А.Надежин действительно существовал, недоброжелатели Артынова остались при своих сомнениях. Бедный Артынов, пересказывая своим первым читателям обнаруженные им старинные рукописи, наверное, и не догадывался, что он подрывает устои неприкасаемой и незыблемой, как считали ее основатели, норманнской теории. Идут годы, стройная пирамида этой теории рушится то в одном месте, то в другом, но ее упрямо подпирают теоретическими подпорками новые жрецы: одни – по привычке подчиняться общепринятому, официальному, другие – из соображений собственного удобства, третьи – себе на уме. Они прекрасно понимают, что если русский народ осознает подлинные масштабы своей истории и культуры, это возвысит его духовно и он обретет достоинство, которое они на протяжении столетий так усиленно старались искоренить.

Но вернемся к «Воспоминаниям» Артынова. Вот он рассказывает о том, как у него «родилось непреодолимое желание посвятить себя истории Ростова Великого»: «Материалов для этого было у меня много, как письменных, так преданий старины и рассказов старожилов; к тому же в библиотеке Хлебникова встретились мне две рукописи: первая начала XVII в., по его словам, «Подворный список г. Ростова»... Вторая рукопись тоже XVII в. более 700 листов, которую Хлебников называл тоже подворным списком теремов князей Ростовской округи и летописцем ростовским. Скоропись много схожа с рукописью стольника Алексея Богдановича Мусина-Пушкина».

В предисловии к книге «Ростовский уезд Ярославской губернии» А.А.Титов в числе использованных им источников называет «Рукописи А.Я.Артынова и Хлебниковский летописец, списанный Артыновым». Всего в этом списке 16 позиций, но «артыновскому» источнику Титов уделяет оcобое внимание, подчеркивая, что «часто» делал выписки из переписанного им Хлебниковского летописца, и «дословно» приводит предисловие редактора «Ярославских губернских ведомостей» Ф.Я.Никольского к рукописи А.Я.Артынова «Описание села Угодичи».

В своем обстоятельном предисловии Ф.Я.Никольский так писал о Хлебниковском летописце: «Составитель этой летописи по всей вероятности ростовец, близкий к княжескому дому, местным административным учреждениям и вообще официальной и частной письменности края, так как в подробности занимается бытом и историей преимущественно Ростова, Ростовского княжеского дома и подростовных селений; а потому в исторической части заслуживает полного доверия. Но относительно времен отдаленной, доисторической древности Ростовская летопись преисполнена мифами и бредит славянизмом, красавицами, волшебниками, богатырями и т.п., почти ничего не говоря о первобытных обитателях Ростовского края – мерянах, и в этом отношении доверия не заслуживает».

Таким образом, полного доверия Хлебниковский летописец у Никольского не вызывает, однако, по его мнению, это не относится к подростовным селениям «числом около 250». Он замечает, что «помещенные в очерке сведения в значительной степени проливают свет на прошлое Ростовского края. Из них показывается, между прочим, что немалое число подростовных селений образовалось из княжеских и боярских дач и называлось по фамилиям своих основателей, например: князь Шестак – село Шестаково, князь Юрий – селище Юрьево, боярин Стятин или Константин – село Скнятиново, семь братьев князей – село Семибраты».

После того, как А.Я.Артынов переписал Хлебниковский летописец, а его владелец – ростовский купец и собиратель древностей Павел Васильевич Хлебников – умер, уникальная рукопись исчезла: то ли сгорела во время пожара, то ли, как пишет А.А.Титов, делась «неизвестно куда». Таким образом, речь идет об источнике, достоверность которого невозможно проверить. Но стоит ли на этом основании подвергать сомнению само существование хлебниковских рукописей? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся опять к воспоминаниям Артынова:

«В то время ростовских летописей было в изобилии и почти у каждого было по многу старинных рукописей. Нарочитая и самая лучшая рукописная библиотека древних списков была у Федора Семеновича Шестакова».

К этому сообщению, свидетельствующему о богатстве книжного собрания Ростова, А.А.Титов, готовивший «Воспоминания» Артынова к печати, сделал еще более удивительную сноску:

«Рукописей в начале XIX столетия действительно было много. Покойный ростовский гражданин А.И.Щеников, умерший в начале 60-х годов в глубокой старости, рассказывал нам лично, что вскоре после перевода митрополии из Ростова в Ярославль в 1789 г. свитков и рукописей валялось в башнях и на переходах архиерейского дома целые вороха. И он, бывши в то время мальчиком, вместе с товарищами вырывал из рукописей заставки и картинки, а из свитков золотые буквы и виньетки и наклеивал их на латухи».

Принимая во внимание это сообщение, трудно даже представить, какими огромными книжными сокровищами обладал Ростов Великий, какие редчайшие рукописи погибли здесь! Артынова обвиняют в пропаже всего нескольких рукописей, которые лишь побывали в его руках, а их погибли в Ростове сотни, а может, и тысячи. В «целых ворохах» свитков и рукописей вполне могло оказаться и «Слово о полку Игореве». Но к этому мы еще вернемся. Кстати, в неприятии «Слова» как подлинного произведения древнерусской литературы во многом сказываются рецидивы все той же болезни под названием «норманнская теория» – ведь руководствуясь ею, трудно объяснить, как у «полудикого» народа появилось такое совершенное, гениальное произведение. И совсем другое дело, если история русского народа началась не с пришествия «мудрых» варягов, а гораздо раньше, о чем красноречиво свидетельствует прошлое Ростова Великого. Признание нерасторжимой связи слов и понятий Русь – Ростов – Россия открывает возможность узнать подлинную историю русского народа.

 

2. ПОТАЕННАЯ ИСТОРИЯ РОСТОВСКОГО КРЕМЛЯ

 

В истории мировой культуры известны семь чудес света, являвшиеся в представлении античного общества наиболее прославленными и совершенными достопримечательностями, созданными руками человека. В истории культуры Ростова Великого таких «чудес», известных не только в России, но и в мире, три: Ростовский кремль, ростовские звоны и ростовская финифть.

Возведение Ростовского кремля – этого бесценного сокровища Ростова Великого – до сих пор остается для меня событием загадочным, необъяснимым. И не только для меня. У многих, кто впервые видит Ростовский кремль, возникает вопрос: для чего в центре русского государства, которому в то время не грозила прямая военная опасность, была возведена такая мощная крепость? Но не менее интересно и другое – на какие средства ростовский митрополит Иона Сысоевич на протяжении тридцати лет занимался этим грандиозным строительством? В своей книге «Ростов» М.Н.Тюнина так ответила на этот вопрос:

«Ростовская митрополия была богатым феодалом. По переписи 1678 года ей принадлежало 16118 крепостных, много земли, леса, соляных варниц, различных угодий и вотчин в уездах: Ростовском, Ярославском, Белоозерском, Велико-Устюжском, Вологодском и других. Для управления ими была создана особая система со штатом в 269 человек. Помимо этого, огромные доходы давали церковные службы, часовни, крестные ходы, кружечные сборы у мощей, икон, вклады богатых людей».

Всё правильно, всё логично, но вся ли это правда о строительстве Ростовского кремля? Оно началось в 1664 году, указанная выше перепись была составлена спустя четырнадцать лет, но по ней никак не чувствуется, что такое грандиозное строительство хоть чуточку сказалось на финансовом положении Ростовской митрополии. Были и другие богатые митрополии, но они не занимались таким небывалым по масштабам строительством. И где? Не в Москве, не в Киеве, не в Новгороде, а в Ростове, который к тому времени, как ни прискорбно, уже утратил свое былое значение и величие. Позади была польская интервенция. В октябре 1608 года к Ростову подошли войска Сапеги и Лисовского, ростовская рать под началом воеводы Третьяка Сеитова была разбита, отряды казаков и шляхтичей ворвались в город, штурмом взяли Успенский собор, где вместе со своим митрополитом Филаретом – отцом будущего царя Михаила Романова – укрывались ростовцы. Город в прямом, не в переносном смысле, был предан огню и мечу, о чем красноречиво говорят выписки из проведенной вскоре переписи: «Место пожарное Олеши Ошанина, а сам он был в земских старостах, и литовские люди его секли, а тело его собаки сиели. Место пожарное дьячка Князева, а он убит. Место пожарное Нежданки Оладьина: скитаетца по миру».

Были разграблены ценности не только Успенского собора, но всех церквей Ростова. По сути, после польской интервенции город начал строиться заново. Но в 1654 году случилась новая страшная беда – эпидемия чумы, после которой город опять обезлюдел. И вдруг всего через десять лет Иона Сысоевич начинает строительство митрополичьего двора, масштабы которого изумляют и сейчас. Невольно складывается впечатление, что помимо объективных причин, обусловивших это грандиозное строительство, было какое-то субъективное, но решающее обстоятельство, остающееся неизвестным.

Кстати, после поражения под Нарвой, когда русская армия потеряла почти всю артиллерию, Петр Первый повелел пустить в переплавку церковные и монастырские колокола. Этой участи подверглась даже первопрестольная Москва – а Ростов Великий ее счастливо избежал, не пострадали ни ростовские храмы, ни знаменитая звонница Успенского собора с уникальными ростовскими колоколами. В чем дело? Почему Петр, для которого военное могущество России было превыше всего – даже на православную церковь замахнулся, – сделал это странное исключение?

В книге М.Н.Тюниной «Ростов» это объясняется тем, что «в 1691 году Петр Первый из митрополичьих кладовых взял серебряной утвари 15 пудов и перечеканил ее на монеты, а в годы с 1692 по 1700 ростовская митрополия выплатила в государственную казну 15000 рублей – сумму по тому времени огромную».

И опять всё выглядит убедительно, однако возникает вопрос: как же так получилось, что даже после завершения грандиозного строительства казна ростовской митрополии ничуть не оскудела, а даже смогла откупиться от царя, которому были чужды интересы церкви? И невольно напрашивается предположение – уж не нашел ли Иона Сысоевич или кто-то из его окружения сокровища, которые пытались найти при Николае Первом? (О поисках этих сокровищ будет рассказано в очерке «Предание о ненайденных сокровищах».)

Конечно, это только предположение, которое можно опровергнуть всего одной фразой: а где тому документальные свидетельства? Их нет, однако историю поисков в Ростове Великом тайника с сокровищами можно дополнить еще одним любопытным свидетельством.

«Память перенесенных погромов была еще жива; в 1632 году по царскому приказу в Ростове начал сооружаться земляной вал на протяжении почти трех верст, с двумя каменными и третьим деревянным подземными ходами», – так говорилось в одной старинной книге о возведении в Ростове земляного вала.

Земляные валы в Ростове строили три года, руководил работами военный инженер Ян Корнилиус Роденберг, выходец из Голландии, поэтому укрепления были выполнены на самом высоком уровне тогдашней фортификации. Высота вала достигала девяти метров, перед ним насыпался более низкий привалок, за ним – наполненный водой ров. Для въезда в город были сделаны три проезда, главный – с западной стороны, со сторожевой башней и закрывающимися воротами; над двумя другими были построены «вислые» мосты. Девять выступов-зубьев позволяли защитникам города держать оборону надежно, откуда бы враг ни подступил. Силы и средства были затрачены огромные – одновременно работало свыше тысячи человек, выполнявших государственную повинность, однако по своему прямому назначению – охранять город от вражеских набегов – валы так и не использовались. 1608-й год, когда Ростов был взят польскими интервентами, оказался последним годом в цепи военных лихолетий. Следовательно, без применения оказались и подземелья под валами, которые упоминались в старинной книге.

Впрочем, есть сведения, что подземные ходы существовали в Ростове и до постройки валов, и было их даже не три, а семь. Возможно, в семнадцатом веке три из них, наиболее сохранившиеся, просто отремонтировали. Это косвенно может служить доказательством того, что поиски клада в 1826 году могли иметь реальное основание, их, возможно, просто не довели до конца. Другое дело – что могли обнаружить кладоискатели в тайнике? Возможно, к этому времени он давным-давно был пуст. Не эти ли сокровища позволили Ионе Сысоевичу возвести Ростовский кремль? В любом случае, повторюсь, строительство кремля остается во многом загадочным событием ростовской истории...

В построенном Ионой Сысоевичем кремле явно угадывается замысел вознести церковную власть над светской, свои убеждения опальный митрополит выразил в архитектуре. Но только ли символом политических убеждений был для Ионы Сысоевича возведенный им митрополичий двор? Массивные высокие стены с рядами амбразур могли выдержать настоящую осаду, за ними могли бы разместиться тысячи воинов. Но спрашивается – от кого в то время было обороняться здесь, в центре русского государства? Не задумал ли честолюбивый Иона Сысоевич совместно с патриархом Никоном бросить здесь прямой вызов светской власти, учредить в России клерикальную, то есть церковную власть, для того и превратил мирный митрополичий двор в настоящую военную крепость?

Но тут же возникают сомнения. Да, желание доказать превосходство церковной власти над светской некоторым образом чувствуется в Ростовском кремле. Вполне возможно, что властный и умный Иона Сысоевич в тайне был всей душой на стороне патриарха Никона, следствием чего и стала сцена в Успенском соборе. Напомним, как было дело.

В митрополиты Иону Сысоевича посвятил Никон, ставший патриархом в 1652 году. Много общего было у этих людей: оба вышли из низов, оба были честолюбивы и деятельны. В лице Ионы Сысоевича Никон обрел верного сторонника проводимой тогда церковной реформы, активного и беспощадного борца со старообрядцами. Сам протопоп Аввакум – духовный вождь старообрядцев – удосужил Иону чести быть не раз упомянутым в посланиях своим единомышленникам. Так, в одном из них Аввакум ехидно писал: «Медведя Никон, смеясь, прислал Ионе Ростовскому на двор, и он челом медведю, – митрополитище, законоположник!»

Другие старообрядцы обвиняли Иону и в более страшных грехах, в том числе – что Ростовскую митрополию он выкупил у Никона за щедрую мзду.

Между тем над самим Никоном, пытавшимся поставить церковь над государством, сгущались тучи: царь Алексей Михайлович перестал приглашать его на торжественные приемы, не посещал церковные службы, которые вел в кремлевском Успенском соборе патриарх. Кончилось тем, что к Никону явился царский посланник и передал требование впредь не именовать себя «великим государем», поскольку есть только один великий государь – это царь.

И здесь Никон, поддавшись чувствам, совершил ошибку, за которую, вероятно, потом всю жизнь проклинал себя. Он обратился к народу со следующими словами: «От сего времени я вам больше не патриарх, если же помыслю быть патриархом, то буду анафема».

При этом Никон, конечно, рассчитывал, что его заявление подействует на царя, и их отношения вернутся в прежнее русло. Однако всё произошло с точностью наоборот: царь запретил почитать Никона как главу русской церкви. Местоблюстителем патриаршего престола, т.е. временно исполняющим обязанности патриарха, в августе 1664 года стал Иона Сысоевич. У него появилась реальная возможность стать патриархом. Но и его, как до этого Никона, подвел неуемный характер. Или здесь было что-то другое?.. Вот как эту историю в очерке «Митрополит Иона Сысоевич» рассказала И.Грачева («Русь», № 3-97):

«В декабре 1664 года понявший свои просчеты Никон неожиданно вернулся в Москву. В Успенском соборе Иона как обычно вел службу. Вдруг загремели церковные двери, и на пороге в сопровождении поющих монахов торжественно появился Никон. Не обращая внимания на смятение присутствующих, он неторопливо приложился к иконам, потом взял священный посох Петра-митрополита и встал на патриаршем месте. И тогда Иона, игнорируя царский запрет, с почтением подошел под благословение Никона. Растерявшееся духовенство вынуждено было последовать за ним. Более того, именно Иона явился в царский дворец с вестью о возвращении Никона. Правда, при этом он имел вид ни в чем не повинного простачка, окончательно сбитого с толку нежданным появлением могучего патриарха. На грозный вопрос царя, как он дерзнул нарушить царский указ, Иона с наивным простодушием, покаянно вздыхая, оправдывался, «что он то учинил забвением, устрашася его Никона внезапным пришествием». Но царь ни в «забвение», ни в «устрашенность» Ионы не поверил и даже не захотел принять от него благословения. Для Алексея Михайловича, который суеверно испрашивал благословение даже у наказанного им раскольничьего протопопа Аввакума, это был необычайный поступок, выражавший крайнюю степень царского гнева. По указу Алексея Михайловича немедленно созвали церковный собор, перед которым Ионе пришлось давать клятвенное заверение, что его поведение было неумышленным. Собор, снисходя к смиренной «немощи» подсудимого, постановил: «Митрополиту Ионе блюстителем соборныя апостольския церкви впредь не быть, а в том его внезапном прегрешении быть свободным». Его вновь отослали на Ростовскую митрополию».

Далее последовал собор 1666 года, на котором Никон был лишен патриаршего сана. Иона вынужден был присутствовать на этом соборе, но не сказал ни слова ни в защиту, ни в обвинение своего бывшего покровителя. Таким образом, осталось тайной, что стояло за его поступком в Успенском соборе: или забывчивость, или страх перед Никоном. Но ведь возможно и другое объяснение – что сцена в Успенском соборе была обговорена Никоном и Ионой заранее, что она была специально рассчитана на то, чтобы вернуть Никону патриаршество. Трудно поверить, что о будущем приезде Никона в Москву из Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря Иона не был предупрежден, что появление Никона в Успенском соборе не было отрепетировано, потому так внушительно, как говорится, без сучка и задоринки, оно выглядело со стороны. То есть, существовал заговор, который просто не увенчался успехом.

Нам могут возразить, что если так было на самом деле и заговор действительно существовал, то о нем обязательно стало бы известно Алексею Михайловичу – ведь именно при этом «кротком» царе в 1654 году был учрежден «Тайных дел приказ», в числе прочих дел занимавшийся раскрытием «заговоров», направленных против царской власти. И тогда Иона Сысоевич не отделался бы таким легким наказанием – возвращением в должность ростовского митрополита. Но, во-первых, в договоренность о сцене в Успенском соборе могли быть посвящены только два человека – Никон и Иона, а во-вторых, в той ситуации, когда государство осталось и без патриарха, и без местоблюстителя патриаршего престола, Алексею Михайловичу, возможно, было просто не выгодно вслух заявлять о заговоре.

Так или иначе, но факт остается фактом – конечно же, обиженный отстранением от высокой и перспективной должности Иона Сысоевич возвращается в Ростов – и сразу же приступает к строительству митрополичьего двора, больше похожего на крепость. Однако высказанное выше предположение, что он хотел бросить здесь открытый вызов царю, кажется слишком смелым. Есть в этом предположении и другое – так сказать, архитектурное противоречие, на которое в книге «Ростов Великий» обратила внимание М.Н.Тюнина.

На первый взгляд, стены Ростовского кремля действительно похожи на крепостные – в них имеются бойницы, варовые щели, по крытым переходам можно было обойти все одиннадцать башен кремля: две дозорные со смотровыми вышками-стражницами, четыре фланкирующих и пять угловых. Всё как в настоящей крепости, однако Ростовский кремль – не военное сооружение. В те годы, при наличии достаточно сильной артиллерии, фортификация крепостей была уже другая. Вспомним, к примеру, Петропавловскую крепость в Санкт-Петербурге, построенную чуть позже Ростовского кремля. Вот она уже отвечала всем требованиям новой фортификационной науки.

Однако на это замечание можно возразить, что Иона Сысоевич не мог открыто строить современную военную крепость, это сразу вызвало бы подозрения, вот он и использовал старинную архитектуру, чтобы сбить с толку.

Но тут следует внимательно приглядеться к стенам Ростовского кремля, обратить внимание на линии боя. Подошвенные бойницы в стенах имеются, а в башнях – отсутствуют. Средней линии вовсе нет, а линию верхнего боя в башнях продолжают окна с наличниками. Окна пробиты и в стенах, под дозорными башнями раньше были даже широкие проездные ворота. Какая же это крепость, если в ней столько слабых, незащищенных мест?

Доводы убедительные, но их тоже легко опровергнуть: в случае военной опасности все эти «слабые места» можно было легко ликвидировать.

Но главное состоит не в том, можно было использовать Ростовский кремль в качестве военной крепости или нет. Патриарх никогда не стал бы воевать с царем. Тем более что к тому времени, когда Иона Сысоевич начал возводить митрополичий двор, Никон уже официально был лишен патриаршего звания и не мог представлять для царя какой-то реальной угрозы. Как умный и образованный человек, Иона Сысоевич не стал бы посвящать свою жизнь призрачным химерам. Просто это был созидатель по натуре, а богатейшая Ростовская митрополия, которой принадлежали обширные угодья и cвыше полутора десятков тысяч крепостных, позволила ему осуществить его грандиозный архитектурный проект. Вот и всё объяснение, почему в Ростове вырос митрополичий двор, столь похожий на крепость.

Однако это ни в коем случае не говорит о том, что всё в ростовской истории ясно и всё можно разложить строго по полочкам. Это далеко не так, прошлое Ростова Великого до сих пор полно неразгаданных тайн и ненайденных сокровищ. И тот же Иона Сысоевич до сих пор остается загадочным человеком.

Вдумаемся, с какой поразительной настойчивостью он пытался превратить Ростовский край чуть ли не центр русского православия. Возводит в центре Ростова Великого уникальный кремль с удивительной звонницей. Строит в кремле церковь Иоанна Богослова, фрески которой внушали мысль, что сам ученик Иисуса Христа посещал нашу землю. Возводит церковь на Ишне, где, якобы, ростовец Авраамий встретился с Иоанном Богословом. Конечно, за всем этим скрывалась какая-то высокая цель, которой Иона Сысоевич посвятил всю свою жизнь.

Кстати, об Авраамии, по преданию, получившему от Иоанна Богослова жезл, которым он сокрушил в Ростове каменный идол языческого бога Велеса. Позднее Авраамий был обвинен в том, что нашел клад, сокровищами которого не пожелал поделиться с князем, за что тот после неправедного суда казнил его. Так вот, в церкви Иоанна Богослова на территории Ростовского кремля доносу на Авраамия и суду над ним посвящено несколько фресок. Церковь была построена по велению Ионы Сысоевича как домовая церковь при Палате для пришествия государей, ее фрески приписывают мастеру Дмитрию Григорьеву «со товарищами». Именно в синодике этой церкви после рода самого митрополита значится род каменщика Петра Досаева, который, вероятней всего, и был зодчим Ростовского кремля.

Тема суда отражена в стенописи еще двух ростовских храмов: Воскресения и Спаса на Сенях, где изображен оправдавший Христа римский прокуратор Понтий Пилат. Чем объяснить такое повышенное внимание к судебной теме? Может, сказались личные мотивы? Как приверженца опального патриарха Никона Иону Сысоевича не только отстранили от должности местоблюстителя патриаршего престола, но и судили церковным собором.

А может, легенду об Авраамии Иона Сысоевич вспомнил по другой причине – она в завуалированной форме как бы рассказывала не о вымышленных сокровищах, а о действительно обнаруженных митрополитом, благодаря которым он и построил Ростовский кремль? Князь несправедливо обвинил и казнил неповинного Авраамия. Иона Сысоевич, как бы восстанавливая историческую справедливость, утаил найденные сокровища и возвел на них митрополичий двор, который должен был доказать, что церковная власть выше светской, «священство выше царства».

Так или иначе, но тема сокрытого клада действительно присутствует в ростовских фресках, нарисованных по велению Ионы Сысоевича, он действительно всячески пропагандировал легенду о невинно пострадавшем Авраамии. Связано ли это с найденным кладом – другой вопрос. Принято считать, что строительство уникального митрополичьего двора было осуществлено за счет реальных доходов Ростовской митрополии. На этом мы и остановимся, хотя... Кто его знает, как было на самом деле.

В 1681 году, спустя 5 лет после смерти царя Алексея Михайловича, Никону было разрешено вернуться из ссылки в основанный им Ново-Иерусалимский монастырь. Путь Никона пролегал через Ростов, но ему так и не удалось увидеть возведенный здесь кремль – в Ярославле бывший патриарх скончался. А почти ровно через десять лет, в декабре 1690 года, умер Иона Сысоевич.

«И остались на земле памятью Ионе жемчужины архитектуры, которые и сейчас, через три с лишним столетия, восхищают своей утонченной красотой, – писала И.Грачева. – О таких древние книжники говорили не «построены», а поэтично и проникновенно – «измечтаны»...»

Творческие мечты Ионы Сысоевича осуществились, но только ли они питали его беспокойную, неуемную душу?

 

3. ОГНЕННОЕ ПИСЬМО РОСТОВА

 

Второе чудо Ростова Великого – ростовская финифть, история которой менее известна, чем история кремля, поскольку имеет более глубокие корни. В книге «Ростовская финифть» (Москва, 1993) художник А.Е.Зайцев так объясняет, что такое финифть:

«Это особый вид прикладного искусства, в котором используется, как основной, материал в виде стеклообразной массы, окрашенной окислами металлов. Так, золото дает в сплаве со стеклом рубиновый цвет, кобальт окрашивает стекло синим цветом, а медь – зеленым. Живопись, выполненная на финифти, обжигается в муфельной печи при температуре около 800 градусов. При этом эмалевая основа расплавляется, а краски погружаются в нее и при остывании оказываются накрепко сплавленными с основой».

Не известно, кто и когда первым начал заниматься в Ростове финифтяной живописью, получившей название «ростовская финифть». По одним сведениям ростовцев обучил финифти итальянский художник, который при Анне Иоанновне, правившей с 1730 по 1740 год, расписывал один из ростовских храмов. Однако ростовский мастер по финифти К.А.Фуртов в изданной в 1877 году книге «Финифтяное производство» утверждал, что оно было освоено ростовскими мастерами в Москве, в начале XVIII века.

Наконец, по третьей версии финифть пришла в Россию из Западной Европы. Сначала ее освоили украинские и белорусские мастера, основавшие свои мастерские в Сольвычегодске, где им покровительствовали бояре Строгановы, и в Москве, при Оружейной палате, обслуживавшей царский двор. И только потом финифть появилась в Ростове, где местные мастера и раньше, в течение веков, работали с эмалью, так что освоить финифтяную технику для них не составило труда.

Все эти версии имеют право на существование, но есть свидетельство, которое подвергает их сомнению. Дело в том, что в Ипатьевской летописи в записи за 1175 год (на другой год после гибели Андрея Боголюбского) упоминается «финипт», которой, наряду с иконами и златом, украсил только что возведенную церковь великий князь Андрей Суздальский – внук Владимира Мономаха. Ростов входил в это время в Ростово-Суздальское княжество, совсем недавно он еще был стольным городом, поэтому здесь жили и работали опытные зодчие и художники, обслуживавшие великокняжеский двор. С учетом последующей истории финифтяного производства, центром которого стали не Москва, не Сольвычегодск, а Ростов, естественно предположить, что именно здесь и зародилась русская финифть, которой была украшена упомянутая в Ипатьевской летописи церковь.

Другой вопрос – при каких обстоятельствах финифтяное производство возникло в Ростове? И здесь, на наш взгляд, следует обратиться к истории возникновения Ростовской епархии. Вспомним: первыми ростовскими епископами были греки Феодор и Илларион, появившиеся здесь в конце X столетия. «Эти пастыри недолго оставались в чуждой для них земле и удалились восвояси», – писал А.А.Титов, так и не сказав главного – что они, по сути, были изгнаны из Ростова язычниками. Но вряд ли Феодор и Илларион прибыли в Ростов без сопровождения тех, кто должен был помочь им в создании Ростовской епархии.

Можно предположить, что с ними были и книжники, которые помогали в миссионерской деятельности, и зодчие, и художники, которым предстояло построить и украсить первые христианские церкви на ростовской земле. Почему же не предположить, что среди них были и мастера по финифти? Ведь финифть, как и иконопись, являлась чисто церковной живописью: ее изделиями украшали архиерейские митры, напрестольные евангелия, панагии с финифтяными изображениями Спасителя и Богородицы, которые носило высшее церковное руководство.

В пользу этого предположения и то, что слово «финифть» – греческого происхождения: «фингитис» переводится как «светлый, блестящий камень». Если «финипт» упоминается в русской летописи в записи за 1175 год, то напрашивается естественный вывод, что это слово вошло в русский обиход не из Западной Европы, не из Италии, а из Византии, откуда Русь совсем недавно заимствовала и христианскую религию, и первых епископов. Добавим: и мастеров-финифтянщиков, которые и обучили ростовцев огненной живописи.

И еще одно замечание. В летописи слово «финипт» употребляется без всякого объяснения, что это такое, из чего следует, что слово и обозначенное им понятие были обиходными, широко распространенными на Руси. Таким образом, получается очень убедительная версия. Но, увы, никаких документальных свидетельств в пользу ее подтверждения нет. Больше того, наиболее древнее ростовское финифтяное изделие мастера-священнослужи-теля Амфилохия (в миру – Андрея Яковлевича) – наперсный крест – датирован 1777 годом, а первое упоминание финифтяной мастерской в Ростове, созданной при архиерейском доме, приходится на 1765 год. С другой стороны, до наших дней в результате ордынского нашествия и прочих напастей не сохранились даже каменные храмы, что уж говорить о мелких церковных украшениях, которые гибли в огне пожаров, расхищались и т.п.

Для примера обратимся к судьбе Успенского собора – главного ростовского собора, в котором, если наша версия имеет под собой основание, наверняка хранились первые финифтяные изделия ростовских мастеров.

Первая церковь на этом месте, из «древес дубовых», была возведена в 991 году, т.е. через три года после того, как Русь приняла христианство. Летописец, вероятно, видевший церковь своими глазами, восхищенно заметил: «И бе чудна и зело преудивлена, такова убо не бывало и потом не вем, будет ли». Можно предположить, что речь идет не только о внешнем виде церкви, но и о ее внутреннем убранстве.

В 1160 году эта церковь сгорела, и в следующие два года по приказу Андрея Боголюбского на том же месте возводится каменный собор – одноглавый, с позолоченным шлемом. Но пожар 1204 года не пощадил и его. Новое строительство началось в 1213 году, при князе Константине, и закончилось в 1223 году – при его сыне князе Василько, погибшем позднее в Ситской битве, после которой Русь оказывается под ордынским игом. Ростов, в числе других городов, выплачивает дать, поднимает восстания, которые безжалостно подавляются. Трудно представить, сколько ценностей погибло за эти годы и что именно было безвозвратно утрачено.

Летом 1408 года над Ростовом прошла буря, вызвавшая огромный пожар, в огне которого погибли княжеский и боярские дворы, множество церквей, в том числе и Успенский собор. Если в Ростове и оставались какие-то церковные ценности после предыдущих пожаров и ордынского владычества, то после этой катастрофы Ростов практически отстраивался и обустраивался заново. В 1411 году был заново выстроен и Успенский собор, который тоже не сохранился до наших дней. Тот собор, который стоит в Ростове сейчас, был возведен или в конце XV века, или, что вероятнее, в XVI веке, когда Ростов стал центром митрополии.

В 1608 году в этом соборе укрылись от поляков жители города вместе с митрополитом Филаретом Романовым. Филарета поляки взяли в плен, оставшихся в живых ростовцев перебили, сокровища собора разграбили. В дневнике несостоявшейся русской царицы Марины Мнишек говорилось о взятых в Успенском соборе золотой раке из чистого золота, весившей семь с половиной пудов, о серебряном гробе, о золотых и серебряных украшениях с икон. Ян Сапега – один из руководителей польских интервентов – хвастливо отмечал в своем дневнике, что подарил «московской царице» образ Леонтия весом в пять пудов.

Естественно, что при таких больших масштабах разграбления Ростова финифтяные украшения, если они были в Успенском соборе, даже не упоминались. И в дальнейшем собор также неоднократно подвергался пожарам. И не только собор, а весь Ростов. Таким образом, отсутствие в Ростове древней финифти, созданной до XVIII века, вполне объяснимо. Вместе с тем в пользу древности ростовской финифти – и обнаруженные при раскопках Успенского собора фрагменты фресок XII века, и существование в XIV–XV вв. самостоятельной ростовской школы живописи, оказавшей влияние на творчество Андрея Рублева, и сама ростовская история, которая наиболее ярко и широко отражает начальный этап становления русской государственности и культуры...

 

4. РОСТОВСКИЕ ЗВОНЫ И ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ

 

Теперь обратимся к третьему чуду Ростова Великого – знаменитым ростовским звонам. Использование колокольного звона в христианских обрядах началось еще в IX в. На Руси привозные колокола появились в XI в., а собственные начали изготовляться в XIII в. Звоном вечевого колокола собирали верующих на богослужение, сопровождали крестный ход, набатным колоколом подавали сигнал тревоги. В связи с широким применением колоколов появилась необходимость строить специальные здания для их подвески – колокольни. В христианской церкви первые колокольни появились в Риме – при базиликах святого Иоанна Литеранского и святого Петра. На Руси, как принято считать, колокольни начали строить в XIV в. Со временем колокольный звон стал неотъемлемой частью церковных обрядов.

Есть разница между колокольным звоном в католичестве и в православии: в соборах Западной Европы раскачивают сам колокол, а в православных церквах – подвешенный внутри язык, что позволяет звонарям играть разнообразные мелодии. Так, звон в один колокол или в несколько поочередно называется в православии благовестом, в несколько колоколов одновременно – трезвоном. Развитию колокольного звона на Руси способствовало и то, что в православных церквах не используются такие музыкальные инструменты, как орган в католических соборах. Именно в России колокольный звон со временем, благодаря разнообразию колоколов и творческим способностям русских звонарей, превратился в настоящее искусство. В этом отношении ростовские звоны – явление уникальное.

В 1894 году в приложении к журналу «Нива» И.Эйзен писал в историческом обзоре, посвященном истории колокольного звона:

«Православная Русь еще исстари славилась своими колоколами, и во всей Европе признано, что не только самые огромные, по своим размерам и виду, но и самые замечательные по красоте тона колокола существуют именно у нас, в России. Но совершенно особо от всех русских колоколов стоят ростовские, звоны которых давно знамениты у нас. Это замечательнейшие и оригинальнейшие наши звоны. Они производятся на Успенской соборной колокольне целым рядом колоколов, вылитых по предложенному плану в XVII веке, с известным определенным звуком, так что могут производить звоны музыкально-правильные в гармоническом отношении».

«На своем дворишке лью колоколишки, дивятся людишки», – писал в одном из писем своему другу, князю Михаилу Темкину, митрополит Иона Сысоевич. Фраза звучит шутливо, но замысел возвести в кремле звонницу и его исполнение были поистине гениальными. Во-первых, была учтена близость озера, которая усиливала акустику колокольных звонов, разносившихся на расстояние до 18 километров. Во-вторых, от трех пролетов, где висели колокола, до земли в здании звонницы находятся пустоты, выполняющие роль резонаторов. В-третьих, само производство колоколов имело в Ростове такой высокий уровень, которому нет примера ни в отечественной, ни в мировой культуре.

М.Н.Тюнина писала по этому поводу: «Только природным даром подлинного гения можно объяснить изумительные результаты труда русских умельцев-литейщиков, которые, не зная ни законов механики, ни формул высшей математики, еще только готовя форму для литья, опоку, точно представляли, как будет звучать отлитый колокол. И если до сих пор мир с восхищением повторяет имя Страдивариуса, руки которого создали певучие, чудесные скрипки, не заслуживают ли того же наши русские мастера-самородки: Флор Терентьев, Филипп и Киприан Андреевы, Емельян Данилов?»

Ответ на этот вопрос однозначный – конечно, заслуживают.

Флором Терентьевым в 1689 году был отлит самый большой колокол Ростовской звонницы – «Сысой», названный так по имени отца митрополита Ионы Сысоевича. Вес колокола 32 тонны. «Колокол этот имеет то достоинство, что, кроме основного тона «до», дает еще верхний гармонический тон, составляющий чистую большую терцию, соответствующую ноте «ми», находящейся между 3 и 4 линиями нотной системы с ключевым басом. Этот верхний тон – большая терция «ми» – становится необыкновенно слышной тогда, когда мы удаляемся от колокола во время благовеста в него», – писал упомянутый выше И.Эйзен.

Специально для «Сысоя» через несколько лет после завершения строительства трехпролетной звонницы к ней был пристроен четвертый пролет. Подобные звонницы сооружались в Новгороде, Суздале, Костроме, Московском кремле, однако мировая слава выпала лишь на долю Ростовской звонницы. Но ее окончательное архитектурное и музыкальное решение сложилось не сразу. Пристрой четвертого пролета под «Сысой» свидетельствует, что первоначальный замысел Ионы Сысоевича был более скромным, самым большим колоколом должен был стать, вероятно, «Полиелейный» колокол, весивший 16 тонн. Он был отлит в 1683 году. Согласно имеющейся на нем надписи славянской вязью его отлил мастер Филипп Андреев с сыном Киприаном. Опять обратимся к статье И.Эйзена: «Тон этого колокола соответствует ноте «ми», находящейся на первой добавочной снизу линии нотной системы с басовым ключом, и составляет большую терцию основного тона «до», издаваемого первым большим колоколом».

За год до «Полиелейного» Филипп Андреев отлил колокол «Лебедь» весом в 8 тонн. «Так как этот колокол весьма звучный, то и носит названия «Лебедя», – писал И.Эйзен. – Тон его соответствует ноте «соль», находящейся на первой линии нотной системы с басовым ключом и составляет чистую квинту основного тона «до», издаваемого первым колоколом... Колокола эти и доселе удивляют всех как своей громадностью, так еще более своим благозвучием и согласием между собой, или гармонией. Тоны этих трех больших колоколов составляют приятный мажорный аккорд, который почти нисколько не уклоняется и от требований акустики».

Четвертый колокол «Голодарь», перелитый уже в 1856 году, и не в Ростове, а в Ярославле, весит 2,7 тонны. Назван так потому, что в него благовестят в Великий пост. На колоколе сделаны четыре рельефных изображения: Владимирской Божьей Матери и ростовских чудотворцев Леонтия, Исаии и Игнатия.

Раньше всех, в 1654 году, мастером Емельяном Даниловым был отлит пятый колокол «Баран» весом в 1,28 тонны. И.Эйзен так объяснил происхождение его названия: «Ввиду того, что вопреки законам акустики он производит на 18 колебаний менее, при одновременном звучании с двумя колоколами слышны бывают 9 дрожаний в секунду. Дрожание это несколько напоминает блеяние, почему, вероятно, означенный пятый колокол и получил название «Барана»…

Шестой колокол называется «Красным» потому, вероятно, что звук его в сравнении со звуками смежных колоколов – пятого «Барана» и седьмого, называемого «Козлом», гораздо приятнее... Седьмой колокол чрезвычайно разноголосит с другими колоколами, или, вернее, козлогласит, почему и называется «Козел».

Всего на звоннице сначала было укреплено 13 колоколов: кроме перечисленных выше, два «Зазвонных», «Ясак», которым давали знак звонарям о начале звона, остальные безымянные. По воскресеньям и в праздничные дни звон производился во все колокола и всеми находящимися при звоннице пятью звонарями.

Свои названия звоны получили по именам тех, кто их «установил»: Ионинский – в честь Ионы Сысоевича, Григорьевский (или Егорьевский) – в честь Георгия Дашкова, управлявшего Ростовской епархией с 1718 по 1731 год, Акимовский – в честь архиепископа Иоакима (1731–1741). Были еще звоны Ионафановский, Красный, Будничный, который исполнялся всего в пять колоколов и одним звонарем. Для Ионафановского звона, сочиненного А.А.Израилевым, первым сделавшим нотную запись звонов и камертоны на каждый колокол, во второй половине XIX века пришлось изготовить еще два колокола, и их стало 15.

«Народная память сохранила до наших дней имена старых музыкантов-умельцев, подлинных виртуозов колокольного звона: Сергея Флегонтовича Урановского, Федора Тихоновича Балмасова, Ильи Александровича Федорова, Вячеслава Герасимовича Хмельницкого», – писала в своей книге «Ростов Великий» Марья Николаевна Тюнина, немало сделавшая для того, чтобы в 1987 году, когда отмечалось 1125-летие Ростова, после многолетнего перерыва опять зазвучали Ростовские звоны.

Верующие люди приписывают колокольному звону способность отгонять «нечистую силу» и болезни, прекращать стихийные бедствия. Возможно, в чем-то они и правы. Но что бесспорно, так это способность колокольного звона будить нашу историческую память. Под величавые звуки ростовских колоколов как бы оживает ростовская история: славная, трагическая, поучительная...

 

5. ПРЕДАНИЕ О НЕНАЙДЕННЫХ СОКРОВИЩАХ

 

В «Воспоминаниях крестьянина села Угодич Ярославской губернии Ростовского уезда А.Я.Артынова», изданных в Москве в 1882 году, в записи за 1826 год приводится следующее сообщение, которое дополняет историю Ростова Великого еще одной неразгаданной тайной, на этот раз связанной с поисками сокровищ. Чтобы было понятно, в чем суть, приведем это сообщение почти полностью, с незначительными сокращениями:

«Вскоре после этого приехали в Ростов по высочайшему повелению кладоискатели. Искали как в доме Василия Рохманова, так и в некоторых местах поблизости Благовещенской церкви, что на рву; работа всюду была безуспешна; продолжалась она с утра, а с наступлением вечера работа прекратилась. Проводя кладоискателей с конвоем в Ярославль, ростовский квартальный надзиратель Григорий Васильевич Агалевцев в присутствии моем рассказывал Василию Афанасьевичу Малышеву, как кладоискатели городов Корчевы, Бежецка и Ростова сблизились между собой. Со слов самого главного ростовского кладоискателя Садикова дело было так: бежецкая помещица Матрена Ивановна Рачинская видела во сне дивное видение: неизвестный ей человек берет ее под руку и ведет в подземный подвал, сделанный из крупного булыжного камня. Придя в подвал, она увидела там груды и бочки золота и серебра и склады различных дорогих мехов; «все это будет принадлежать тебе, – сказал спутник, – только надо иметь тебе для поднятия клада разрыв-траву, а она находится в городе Корчеве у мещанина Алексея Варлаамовича Садикова; он снабдит тебя и этой травой и покажет место в городе Ростове, где хранится это сокровище; точно такой же сон видел и Алексей Садиков, только в подвале были не груды золота и серебра и меха, а одни бочки золота и серебра, каждого металла по двенадцать бочек, а в каждой бочке по четыре ведра. Путеводитель Садикову назвал себя посадским человеком г. Ростова Василием Ивановым Коноваловым-Коньковым, у которого в заведении находится это сокровище, только не имеет он травы для поднятия этого сокровища. Помещица Рачинская отыскала чрез посланных в Корчеву Алексея Садикова, а Алексей Садиков отыскал в Ростове Василия Коновалова-Конькова, таким образом и устроилось дело между тремя кладоискателями: Рачинской, Садиковым и Коноваловым. Впрочем, о сем видении Садиков перед следственной комиссией умолчал».

Это сообщение больше похоже на провинциальный анекдот, однако из пространного примечания другого ростовского краеведа А.А.Титова, который подготовил книгу Артынова к печати, следует, что такой случай действительно имел место. Бывал Титов и в доме Коновалова-Конькова «подле земляного вала Ростовского соборного причта: каменный, одноэтажный, о 5 окнах». Историю с поисками клада Титов дополнил примечанием, написанным по материалам архивного дела:

«Несколько дней спустя после восшествия на престол императора Николая Первого приехал в Петербург мещанин Алексей Варлаамович Садиков. Не любопытство и не торговые дела вызвали его в столицу, еще не успевшую опомниться от декабрьских событий. Бедный, почти нищий, Садиков хотел обогатить казну несметным сокровищем. Каким-то образом Садикову удалось подать лично царю прошение; в нем он объяснил, что с давнего времени, именно с 1227 года, хранится в Ростове клад, зарытый великим князем Георгием Всеволодовичем. По уверению Садикова, ценность клада, на худой конец, простиралась до трех миллионов рублей. Двадцать бочонков золота, столько же серебра, да еще целый четверик жемчугу и драгоценных камней, – вот что обещал открыть Садиков, если правительству угодно будет воспользоваться его донесением. Вместимость каждого бочонка определялась от 3 до 4 ведер.

Верноподданническое донесение, очевидно, не отличалось правдоподобностью. Злополучный великий князь, мученически погибший за свою родину на берегах реки Сити в нынешнем Мологском уезде Ярославской губернии, в роковой битве с татарами, едва ли мог скопить такое громадное сокровище и зарыть его в Ростове. Тем не менее император Николай повелел тогдашнему петербургскому генерал-губернатору Кутузову произвести розыск о кладе. Отправлен был с кладоискателем полицейский чиновник. Ярославскому губернатору Безобразову высочайше велено было «принять меры к сохранению сокровища». Император обратил свое особое внимание на это дело, имевшее «государственную важность». Клад можно было найти только с помощью «разрыв-травы», ибо, по словам кладоискателя Садикова и других прикосновенных к делу лиц (подпоручицы Рачинской, ростовского мещанина Коновалова, мещан Ясырева и Холщевникова, дьячка Николая Иванова и крестьянина Кручинина), клад хранится в погребе за железной дверью, а перед дверью мраморная доска висит, а на той доске надпись: «Если кто найдет разрыв-траву, тот может получить сокровища, положенные под доскою в 1227 году великим князем таким-то». Мещанин Коновалов заявил перед стряпчим и другим чиновным людом, что он проникал в погреб, своими глазами видел сокровище, своими руками брал пригоршни золота и алмазов, но лишь только удалялся из погреба, тотчас нападала на него слепота, и он бросал сокровища, предпочитая быть нищим, да зрячим, нежели миллионщиком, да слепым. С этим кладом, по словам архивного дела, было множество мытарств. Обыски производились и в Ростове, и в Ярославле. Дело кончилось по приговору Ярославской казенной палаты плетьми и другими менее жестокими наказаниями. Так, дворянка Рачинская, приговоренная Ярославским уездным судом к аресту при полиции на хлебе и воде на одну неделю, получила лишь выговор «с подтверждением, дабы впредь от всяких неосновательных и состоянию ея неприличных поступков удалялась».

Хотя примечание Титова, написанное на основании материалов судебного дела, и выглядит убедительнее, чем рассказ Артынова, оно все равно оставляет чувство недоумения. Как умный и образованный Николай Первый мог поверить в легенду с разрыв-травой? Как безродному Садикову удалось подать свое донесение императору, тем более – сразу после восстания декабристов, когда у Николая было полно других, более важных забот? Какими доводами Садиков убедил императора начать поиски сказочных сокровищ? Какую роль в этой истории сыграл Коновалов, заявивший на суде, что уже проникал в погреб и своими глазами видел эти сокровища? Почему поиски проводились не только в Ростове, где, по заявлению Садикова, они хранились, но и в Ярославле? Какое отношение имела к этим событиям «подпоручица Рачинская» и другие лица, указанные в примечании Титова?

Конечно, можно предположить, что вся эта история с несметными сокровищами возникла на ничем не подкрепленных слухах и недоразумениях, просто на человеческой потребности в загадочном, таинственном. Примеров тому можно привести множество. Так, в Ростове до сих пор говорят о золотых воротах, брошенных в озеро Неро перед взятием города татарами, хотя никаких достоверных сведений об этом нет. Но опять возникает вопрос, почему в существование сокровищ поверил Николай I и послал сюда целую комиссию с поручением найти клад? Можно по-разному оценивать этот факт, но наиболее вероятным представляется следующее объяснение: Садиков представил императору какое-то документальное свидетельство вроде плана тайника или упоминание о нем в какой-то старинной рукописи.

Теперь о Коновалове. Почему он заявил перед высокой комиссией, что самолично был в тайнике с сокровищами? Неужели он не понимал, что за обман императора его ждет суровое наказание? Выходит, он был твердо уверен в существовании тайника? Почему же сам не проник в него? Напрашивается естественный ответ, что для того, чтобы проникнуть в тайник, нужно было провести большие земляные работы, может, в таком месте, где требовалось получить разрешение властей. Однако вместо планомерных и длительных поисков тайника присланная в Ростов комиссия ограничилась одной видимостью – все поиски заняли один день – и обвинила в неудаче Коновалова и других лиц, причастных к этой странной истории с сокровищами.

Как оказались замешанными в эту историю подпоручица Рачинская, мещане Ясырев и Холщевников, дьячок Иванов и крестьянин Кручинин, cказать трудно.

Если отбросить сказочные элементы вроде разрыв-травы и ночных видений, то останется история, довольно-таки распространенная в практике кладоискательства. Но что необычно в ней – так это сообщение о том, что упомянутые сокровища были зарыты в Ростове в 1227 году владимирским князем Юрием (Георгием) Всеволодовичем. Может, произошла ошибка и вместо 1227 года надо читать 1237 год, в декабре которого на Русь напали полчища Батыя? Вот в этом случае, на наш взгляд, князь Юрий мог перевезти какие-то сокровища из стольного Владимира в Ростов, где, возможно, к тому времени уже существовал надежный тайник. В марте 1238 года в битве с татарами на реке Сити Юрий Всеволодович погиб, а ростовский князь Василько попал в плен и после пыток был убит. Таким образом, если поверить этой версии, погибли два человека, которые только и знали о спрятанных в Ростове сокровищах, потому они и остались в своем тайнике. Если это действительно были великокняжеские сокровища, то их стоимость действительно могла быть огромной. Не потому ли Николай I и организовал их поиски? Вряд ли он пошел бы на такой сомнительный поступок, если бы речь шла об обычном кладе. И другое дело – находка сокровищ, принадлежавших великим русским князьям.

Вероятность существования в Ростове подземелий подтвердила несколько лет назад научная экспедиция Свердловского архитектурного института, специальными приборами обнаружив вдоль валов девять аномалий, свидетельствующих о наличии в земле пустот. Три аномалии были выявлены на территории Ростовского кремля: первая – в районе, примыкавшим к княжьим теремам, вторая – вблизи архиерейских покоев и, наконец, третья – между Успенским собором и церковью Воскресения. Кроме того, удалось обнаружить следы старинной дренажной системы. Можно предположить, что именно в этих трех точках начинались подземелья, ведущие к земляному валу и дальше.

А теперь опять вернемся к «Воспоминаниям» Артынова и посмотрим, где искали сокровища: «Искали как в доме Василия Рохманова... так и в некоторых местах поблизости Благовещенской церкви, что на рву... Путеводитель Садикову назвал себя посадским человеком г. Ростова Василием Ивановым Коноваловым-Коньковым, у которого в заведении находится это сокровище». Еще раз перечитаем сноску Титова с информацией о доме Коновалова-Конькова: «Дом его стоял на том самом месте, где стоит, подле земляного вала Ростовского соборного причта; он был каменный, одноэтажный, о 5 окон».

Таким образом, указанные кладоискателями места возможного расположения тайника с сокровищами и выявленные точки аномалий совпадают в районе земляного вала. Это косвенно может служить доказательством того, что поиски клада в 1826 году могли иметь реальное основание, их просто не довели до конца. Другое дело – что могли обнаружить кладоискатели в тайнике? Возможно, к этому времени он уже давным-давно был пуст.

История с ненайденными сокровищами Ростова Великого любопытна хотя бы тем, что к ней прикоснулись сразу три известных краеведа: А.Я.Артынов, А.А.Титов и Л.Н.Трефолев, написавший очерк «Ростовские кладоискатели», перепечатанный в журнале «Русь» (№ 3/4-2001). В пространном очерке Л.Н.Трефолева приводятся архивные документы, называются все причастные к этой запутанной истории лица, приводятся новые сведения и детали. В частности Трефолев сообщает следующую любопытную подробность и так объясняет причину случившегося:

«Во время производства следствия, в холодную зимнюю ночь, Коновалов убежал из Ростова, без шапки и шубы, к своим родственникам в деревню Лялино Ростовского уезда; но родственники представили его в Земский Суд. Коновалов объяснил причину своего бегства страхом, что его увезут в Петербург. Коновалова отправили в Ярославль под присмотром квартального Оголевцева. Здесь, на окончательном допросе, ни Коновалов, ни Садиков не могли ничего сказать в свою защиту и, вследствие этого, преданы были суду, вместе с Рачинской и другими «виновниками». Все это делалось с особенной быстротой и энергией, как будто вина наших героев была ужасная. В сущности же была только одна вина: невежество, суеверие, то есть такой грех, в котором повинен и до сих пор наш добрый народ. Если теперь, предположим, не найдется помещиц Рачинских, то Садиковы и Коноваловы, верующие в разрыв-траву, конечно, найдутся; но, к счастью и славе нашего времени, на них взглянут с сожалением, к ним отнесутся гуманно, и во всяком случае, не отдадут в руки палача, а Садиков, как сейчас увидим, рисковал побывать в этих кровавых руках».

Далее Л.Н.Трефолев приводит текст решения «Общего присутствия Ярославского Уездного Суда и Городового Магистрата», в котором в частности было сказано:

«Подсудимого Садикова, за лживый и неосновательный донос, равно и за обман, наказав плетьми, сослать в Сибирь на поселение. Прикосновенных же к делу сему мещан: ростовского – Коновалова и здешних – Ясырева и Холщевникова, дьячка Николая Иванова и крестьянина Борисоглебских Слобод Кручинина, также за обман один другого, из видов корыстолюбия, выдержать при рабочем доме, каждого по три месяца, и при возвращении их в места жительства строго подтвердить им, чтобы впредь чинить сего не осмеливались, под опасением сугубого наказания. Помещицу Рачинскую, чтобы она впредь с подобными означенными подсудимыми людьми не имела сношений, выдержать при полиции на хлебе и воде неделю»…

Таким образом, – пишет Трефолев, – Садикову грозили страшные плети. Но, к счастью для него, последовал царский манифест от 22 августа 1826 года, освобождавший от суда и следствия чиновников и всякого звания людей по делам, не заключавшим в себе «смертоубийства, разбоя, грабежа и лихоимства». Поэтому Уголовная Палата, отменив уже назначенные наказания, ограничилась тем, что подтвердила Садикову и остальным подсудимым, «дабы они восчувствовали таковую высочайше дарованную им милость и впредь подобных поступков делать не осмеливались, под опасением в обратном случае неминуемого уже наказания».

В январе 1827 года Николай I выслушал доклад петербургского генерал-губернатора Кутузова о решении этого дела и повелел: «В приведении онаго определения в действие поступить, как по законам следует».

«Садиков и Рачинская отправились из Ярославля восвояси, – заканчивает Трефолев. – С тех пор слух о ростовских кладоискателях прекратился на веки. Без сомнения, и сами они давно сошли с житейской сцены, разочарованные в своих мечтах быть наследниками великого князя Георгия Всеволодовича, тень которого они потревожили напрасно».

И все-таки никак не избавиться от сомнений – напрасно ли была потревожена тень великого князя? Что осталось сокрытым, недосказанным в этой странной истории? В любом случае, Ростов Великий воистину – город сокровищ: исчезнувших, уцелевших, еще не найденных, но поиски которых могут увенчаться успехом.

А.Я.Артынов любил повторять слова Николая I: «Надо сохранить в России, что искони бе». Сохраним ли? Обо всех ли потаенных сокровищах Ростова Великого нам известно?..

 

6. РОСТОВСКАЯ ВЕРСИЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

 

В ростовской истории имеется немало страниц, которые, на наш взгляд, до сих пор остаются утраченными, непрочитанными. Одна из этих страниц связана с историей открытия «Слова о полку Игореве». Великий русский поэт А.С.Пушкин называл «Слово» уединенным памятником в пустыне древней русской словесности. Вместе с тем он никогда не сомневался в подлинности этого произведения, утверждая, что гениальное не может быть поддельным. «Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока, – писал он. – Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом времени, под который невозможно подделаться».

Трудно найти произведение древнерусской литературы с судьбой более удивительной и загадочной. О «Слове о полку Игореве» написаны сотни книг, тысячи научных статей, но споры вокруг этого древнего произведения не стихают, поскольку до сих пор остается невыясненным, кто написал его, при каких обстоятельствах оно погибло, почему не отыскался хотя бы еще один его список. Не менее важным и запутанным остается вопрос, где ярославский помещик, граф А.И.Мусин-Пушкин приобрел древний список. Когда об этом его письменно спросил археограф К.Ф.Калайдович, Алексей Иванович сообщил следующее:

«До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль Быковский, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, по сему случаю мой комиссионер купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под названием «Хронограф», в конце и найдено было «Слово о полку Игореве»...»

Указ об упразднении монастыря вступил в силу в 1788 году. Иоиль Быковский умер ровно через десять лет. На вопросы Калайдовича о судьбе «Слова о полку Игореве» Мусин-Пушкин отвечал в 1813 году, а до этого никогда и нигде имя Иоля Быковского даже не упоминал. Между тем еще в 1797 году в журнале французских эмигрантов Н.М.Карамзин писал: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием «Песнь воинам Игоря», которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в двенадцатом столетии неизвестным сочинителем».

Следовательно, на основании каких-то данных Карамзин считал, что cпиcок «Слова о полку Игореве» был приобретен в 1795 году. А в пояснении к портрету Бояна в «Пантеоне российской словесности», вышедшем в 1801 году, он же сообщал: «За несколько лет перед сим в одном монастырском архиве нашлось древнее сочинение, достойное Оссиана и называемое «Песнью воинам Игоря».

Таким образом, Карамзин уточняет, что «Слово» нашлось в монастырском архиве, о частном собрании Иоиля Быковского и речи нет.

Так в каком же монастыре Мусин-Пушкин приобрел древний список? Самый простой ответ – в Спасо-Ярославском монастыре. Но так ли было на самом деле? Почему граф так долго молчал, где отыскал «Слово»? Может, Спасо-Ярославский монастырь здесь и вовсе не при чем? Не связана ли была находка «Слова» с деятельностью Мусина-Пушкина на посту обер-прокурора Святейшего Синода, на котором он находился с 1791 по 1797 год? Не использовал ли граф для незаконного приобретения древней рукописи свое служебное положение, потому и сослался на умершего Иоиля Быковского?

Известно, что в августе 1792 года в этой высокой должности Мусин-Пушкин приехал в Ярославль и потребовал, чтобы «из числа найденных в библиотеке дома его преосвященства пяти хронографов и шестой степенной, представлены были к личному просмотрению его превосходительству три хронографа, имеющие содержание относительно российской истории, и четвертую книгу степенную». Таким образом, граф затребовал только те рукописи, которые поступили в Ярославский архиерейский дом из Ростовской консистории. Архиепископом там был Арсений Верещагин, он не раз отправлял графу редкие книги, их связывала давняя и тесная дружба. Сохранился дневник Арсения Верещагина, который частично был напечатан в «Ярославских епархиальных ведомостях» (№№ 43-49 и №№ 1-42 за 1895 г.). В дневнике несколько раз упоминается имя графа, но отсутствуют записи с 1792 по 1796 год. Карамзин считал, что «Слово о полку Игореве» было приобретено в 1795 году. Не указан ли в отсутствующей части дневника Верещагина какой-нибудь ростовский монастырь, где и было найдено «Слово»?

Интересное обстоятельство: сразу после смерти Иоиля Быковского архиепископ Арсений Верещагин срочно сообщил об этом Бантышу-Каменскому – в дальнейшем участнику первого издания «Слова о полку Игореве». И сообщил необычным способом – тайнописью. Трудно объяснить, к чему такая предосторожность, если не предположить, что между бывшим архимандритом и архиепископом существовали какие-то особые отношения, возможно, некоторым образом связанные с находкой «Слова о полку Игореве».

Что нам известно об Арсении Верещагине? Родился в 1736 году. Был архимандритом Калязинским, ректором Тверской семинарии, епископом в Архангельске и Твери, а с 1783 года – в Ростове, где был назначен архиепископом ростовским и ярославским. Арсений Верещагин считался прекрасным церковным оратором (в 1892 году его проповеди, как образцы ораторского красноречия, были опубликованы в «Ярославских епархиальных ведомостях»). Но одновременно он проявлял интерес к светской литературе, поэзии и театру. Как просветитель и покровитель искусств, «искусный вития» и «Ярославский златоуст», он воспевался в стихах семинаристов возглавляемой им духовной семинарии, там же под его руководством ставились спектакли. Помимо Иоиля Быковского в числе его близких друзей был поэт М.М.Херасков и В.Д.Санковский – один из редакторов выходившего в Ярославле журнала «Уединенный пошехонец», изданию которого Арсений Верещагин содействовал и в качестве влиятельного архиепископа, и опытного литератора.

В 1798 году он стал главой Святейшего Синода. В самом конце следующего года умер в Петербурге, но погребен был в Калязинском монастыре.

И опять странное совпадение: Арсений Верещагин умер – и Мусин-Пушкин сразу же отдает «Слово о полку Игореве» в типографию, в 1800 году оно выходит в Москве отдельным изданием. Возможно, по какой-то причине личного порядка (например, из-за причастности архиепископа к незаконному приобретению графом древней рукописи) Арсений Верещагин был против публикации, потому Мусину-Пушкину и пришлось ждать его смерти? Может, по этой же причине недостающие дневники Арсения Верещагина оказались в руках у Мусина-Пушкина, а потом сгорели вместе со всем его Собранием российских древностей во время нашествия Наполеона или еще раньше были уничтожены самим графом?

Но вернемся к ростовской версии находки «Слова о полку Игореве». Есть ли другие подтверждающие ее доводы?

Собственно, в пользу этой версии – вся история древнего Ростова, впервые упомянутого в «Повести временных лет» еще в записи за 6370 (862) год, то есть спустя всего десять лет после появления в летописи первой датированной записи. И только спустя двести лет, в записи за 6579 (1071) год, в связи с неурожаем в «Ростовской области», в летописи впервые прозвучало название Ярославля.

«Слово» было написано в конце XII столетия, когда Ярославль был небольшой заштатной крепостью Ростовского княжества, а Ростов по праву считался одним из главных политических, религиозных и культурных центров Русского государства. Напомним, что именно здесь были написаны первые русские жития, рассказывающие о ростовских святых Леонтии, Исайи, Авраамии. А жития, если разобраться, это первые историко-художественные произведения древней русской литературы. В житиях больше, чем в летописях, вымысла, образности, что роднит их со «Словом о полку Игореве». Мы ни в коем случае не пытаемся доказать, что и «Слово» написал ростовец. Речь о другом – что оно вполне могло сразу же после появления на свет оказаться в Ростове. Все предпосылки к тому имеются. Опять обратимся к истории Ростовского княжества.

Родословная местных удельных князей начинается со старшего сына Всеволода Большое Гнездо – Константина. Родился он в 1186 году, умер в 1219-м. Таким образом, «Слово о полку Игореве» было создано при жизни этого образованного князя-книжника. При Константине, скорее всего, началось ростовское летописание, из Ярославля была переведена сюда первая на северо-востоке Руси школа, получившая здесь название Григорьевский затвор, при ней – богатейшая по тем временам библиотека в тысячу томов.

Вспомним, как автор «Слова о полку Игореве» отзывается об отце Константина:

 

• Великий княже Всеволоде!
• Не мыслию ти прилетети издалеча
• отня злата стола поблюсти!
• Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,
• а Дон шеломы выльяти!

И невольно напрашивается предположение: не был ли князь Константин первым владельцем «Слова о полку Игореве», в котором о его отце Всеволоде сказаны такие похвальные слова? Но правомерен и другой вопрос: как найденный Мусиным-Пушкиным древний список оказался в Ростове – так далеко от тех мест, где происходит действие «Слова»?

Автор «Слова о полку Игореве», судя по его осведомленности, сам участвовал в походе на половцев. Все его симпатии в борьбе за главенство княжеских родов на стороне Ольговичей, однако он с явным уважением упомянул и Всеволода Большое Гнездо из рода Мономаховичей. В чем тут дело? Не служил ли он до Игоря Всеволоду? Тогда можно так объяснить, как «Слово о полку Игореве» оказалось в Ростове: после битвы с половцами автор вернулся с ним на родину, т.е. в Ростов. В то время такие переходы от одного князя к другому были распространены, вcпомним еще раз Александра Поповича – дружинника князя Константина. После смерти Константина, боясь мести его брата Юрия Всеволодовича, против которого Александр Попович сражался в Липицкой битве, он вместе со своей дружиной покинул Ростов и перешел на службу к киевскому князю Мстиславу Романовичу. Таким же образом мог оказаться в Ростове и автор «Слова о полку Игореве», а его произведение – в библиотеке князя Константина.

Впрочем, из летописи известно, что в XIII веке библиотека Константина сгорела. Даже построенных Константином церквей в Ростове не осталось, только две медные львиные головы, каждая с кольцом в пасти, сохранились от той поры на кованых дверях Успенского собора. Но бывает, книги оказываются прочнее каменных стен. Ведь каким-то образом уцелела после пожара старая Ростовская летопись!

Так же могло сохраниться и «Слово о полку Игореве» и дойти до нас благодаря тому, что его переписали в Григорьевском затворе. В «Слове» находят черты новгородской письменности, а в Григорьевский затвор приходили учиться со всей Руси, в том числе и из Новгорода. Учившийся здесь первый русский профессиональный писатель Епифаний Премудрый пришел из Великого Устюга. Его перу принадлежат жития Стефана Пермского, тоже получившего образование в Григорьевском затворе, и Сергия Радонежского – родом из села Варницы под Ростовом, церковного деятеля, сыгравшего большую роль в объединении Руси вокруг Москвы и в победе на Куликовом поле.

Очень близко к творческой манере Епифания Премудрого «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», написанное сразу после смерти Дмитрия Донского. А оно стоит рядом с «Задонщиной», написанной явно в подражание «Слову», что, возможно, еще раз подтверждает ростовскую версию находки «Слова о полку Игореве». Все сохранившиеся списки «Задонщины» – не московского происхождения, но проведенный исследователями анализ позволил сделать вывод, что ее автор хорошо знал Москву, владел московским говором. Таким человеком вполне мог быть Епифаний Премудрый, после Григорьевского затвора ставший монахом подмосковного Троице-Сергиева монастыря. Или кто-то другой, тоже учившийся в Григорьевском затворе, где и ознакомился со «Словом».

В пользу ростовской версии открытия «Слова» есть еще одно интересное и необычное свидетельство. Пожалуй, авторство «Слова» не приписывалось только женщине, а между тем, как считал А.С.Пушкин, плач Ярославны – самая эмоциональная и совершенная часть этого гениального произведения. Почему же не предположить, что его написала женщина? Версия неожиданная, но не парадоксальная, если рассмотреть ее спокойно и непредвзято.

На основании имеющихся свидетельств принято считать, что в 1238 году к Ростову Великому переходит общерусское летописание, которое было заведено еще при князе Константине, а затем продолжилось при его сыновьях и внуках. Ростовский свод 1249 года вошел в состав Лаврентьевской летописи, дополненный житиями Александра Невского и ростовского епископа Кирилла, при дворе которого велось летописание.

Кирилл был человеком образованным, вместе с князем Константином собирал его библиотеку. Рядом с Кириллом в Ростовской летописи начинает часто упоминаться имя женщины-деятеля Марьи Черниговской. А это не совсем обычно для русских летописей. Так появилось предположение, что она была среди авторов Ростовской летописи, в частности ею был создан летописный рассказ за 1246 год о ее отце Михаиле Черниговском. Все позднейшие рассказы о князьях, погибших в Орде, подверглись воздействию этого ростовского сказания-жития. Кроме того, в Лаврентьевскую летопись вошел рассказ о ростовском князе Василько.

Марья Черниговская с почестями похоронила мужа в Ростове и постриглась в монастырь, где, видимо, и занялась летописанием. Родом она из Чернигова, значит, хорошо знала историю неудачного похода новгород-северского князя Игоря. Если Марья Черниговская не была автором «Слова», то вполне могла быть обработчиком, переписчиком, наконец, просто читательницей, которую заинтересовало талантливое произведение, и она из Чернигова привезла его в Ростов.

В последние годы княгиня Марья жила в Ростове у своих сыновей Бориса и Глеба, основала здесь монастырь Спаса на Песках, который чаще называют Княгинин, в нем в 1271 году и была похоронена. С ее смертью прекратились систематические записи ростовского летописания – еще один довод в пользу того, что она была автором летописных некрологов по убитым татарами русским князьям. Что же касается ее причастности к судьбе «Слова о полку Игореве», то эту версию при желании можно и опровергнуть. Другое дело – причастность к находке «Слова» Ростова Великого. Тут можно привести целый ряд доказательств, назовем только некоторые...

Н.М.Карамзин сделал выписки из «Девгениева деяния», которое находилось в том же древнем сборнике, что и «Слово о полку Игореве». Так вот, исследователи выяснили, что найденное позднее в Ростове «Девгениево деяние» наиболее близко именно к этому, исчезнувшему в пожаре Москвы тексту.

Напомним: именно ростовские древние рукописи – три хронографа и одну степенную книгу – затребовал Мусин-Пушкин в 1792 году из архиерейского дома в Ростове и, получив их, не возвратил. А ведь один из хронографов мог быть тем самым, в котором граф нашел «Слово».

И еще. При переезде архиерейского дома из Ростова в Ярославль пропало несколько книг. Может, среди них было «Слово о полку Игореве»? Не в результате ли этой таинственной пропажи оно оказалось у сиятельного графа? Тогда легко объяснить, почему он так усиленно скрывал обстоятельства приобретения «Слова», а когда Калайдович стал настаивать на четком ответе, назвал умершего Иоиля Быковского – архимандрита того монастыря, куда эти книги должны были поступить.

Еще одно интересное доказательство в пользу ростовской версии «Слова» в книге «Уединенный памятник» (Москва, 1988) привел писатель Б.М.Сударушкин. Когда у типографщика Семена Селивановского, принимавшего участие в первом издании «Слова о полку Игореве», спросили, каким почерком была написана рукопись, тот ответил, что почерк был не очень древний и похож на почерк Дмитрия Ростовского, с рукописями которого типографщику приходилось иметь дело. Сочинения ростовского митрополита были и в коллекции А.И.Мусина-Пушкина. «Случайно ли это?» – спрашивает писатель, но оставляет вопрос без ответа.

 

Часть третья

 

ОБ ОЗЕРЕ НЕРО, РОСТОВЕ ВЕЛИКОМ
И НЕВИДИМОМ ГРАДЕ КИТЕЖЕ

 

1. ЕСТЬ ЛИ ТАЙНА У ОЗЕРА НЕРО?

 

В 1999 году вышла краеведческая книга моего покойного сына Михаила Сударушкина (1977–2001) «Путешествие к истокам», в которой он изложил свой взгляд на начальную историю Ростова. В главе «Где искать древний Ростов» он высказал предположение, что дата первого упоминания города в летописи – 862 год – не находит археологического подтверждения потому, что древнейшая часть Ростова затоплена озером Неро, по какой-то причине раздвинувшим свои берега.

Уже после смерти Михаила вышла его книга «Рассказы о ростовской истории», в которую были включены очерки из книги «Путешествие к истокам». Очень добрую рецензию на нее написал журналист, краевед и эколог Г.С.Залетаев, имя и эрудиция которого хорошо известны ростовцам старшего поколения. Высоко оценив содержание и характер изложения краеведческих очерков Михаила, Георгий Сергеевич, однако, не согласился с предположением, что озеро могло увеличиться в размерах благодаря геологического разлома, сделав следующее замечание:

«Дело в том, что само строение Русской платформы, на которой располагается Ростов, не допускает гипотезы о разломе, т.к. платформа перекрыта здесь огромной толщей осадочных пород, в которых разломов просто не бывает. Интересно, что аналогичную ошибку допустил А.А.Титов, писавший о том, что около 5 тысяч лет назад в окрестностях Петровска образовался вулкан!»

Но ведь Михаил и не настаивал именно на «геологическом разломе», а писал о возможности «какой-то другой катастрофы», вплоть до самой фантастической – падении метеорита. Кроме того, он считал возможным, что увеличение масштабов озера могло происходить постепенно, соответственно и город со временем отодвигался всё дальше в западном направлении. Такой вариант, по крайней мере, объяснял, почему о переносе города не осталось ни устных, ни письменных источников.

В заключение главы «Где искать древний Ростов» Михаил написал: «Версия о поглощении первоначального Ростова озером Неро звучит неожиданно, нигде вроде бы не упоминается, но, по крайней мере, она объясняет хотя бы одну загадку Ростова: почему первое летописное свидетельство о нем не находит археологического подтверждения».

Георгий Сергеевич Залетаев был Интеллигентом с большой буквы, поэтому свое несогласие с покойным краеведом высказал в вежливой форме. Но времена меняются. Недавно я обратился к одному местному автору, несколько лет назад написавшему положительную статью о краеведческих работах Михаила, с просьбой ее переиздать в книге, которую сейчас готовлю к печати. Ответ был, мягко говоря, высокомерный. Вспомнив версию Михаила о поглощении древней части Ростова озером Неро, он написал: «Являясь членом редсовета, я иной раз вынужден заворачивать куда более нейтральные писания наших сотрудников. Вообразите их возмущение, когда они узрят подпись своего гонителя на еще менее научных писаниях, чем их собственные».

Я с пониманием отнесся с карьеристским соображениям автора этого послания (кстати, отправленного по факсу, видимо, чтобы показать копию начальству) и больше его не беспокоил. Постарался выкинуть его грубость и его самого из памяти, однако не мог избавиться от вопроса – действительно ли Михаил высказал ничем не обоснованное предположение?

И тут случайно у меня зашел разговор с человеком, в детстве проживавшим в одной из деревень на берегу озера Неро. Он вспомнил рассказы старожилов, как в годы Великой Отечественной войны, когда частникам была запрещена вырубка леса на дрова, жители их деревни по мелководью заходили далеко в озеро и выкорчевывали из воды огромные корни вековых деревьев. Значит, и впрямь, как предполагал Михаил, в глубокой древности по какой-то причине озеро Неро раздвинуло свои берега. Подтверждение этому рассказу я пытался найти в книге, изданной сотрудниками музея-заповедника «Ростовский кремль» «Была война…», с подзаголовком «Сборник документов и воспоминаний о Ростове в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов».

Заготовка дров для железной дороги, местных предприятий и учреждений в книге упоминалась несколько раз, приводились сведения, как строго наказывали за отлынивание от этой трудовой повинности, но о том, как решали «топливную проблему» рядовые жители Ростовского района, к сожалению, не говорилось. И только в воспоминаниях уроженки села Поречье Анны Дмитриевны Марининой я нашел косвенное доказательство того, что эта проблема во время войны действительно стояла очень остро. Она писала: «На улицах Поречья в годы войны было чисто. У домов летом клумбы, грядки с цветами. Почему не было мусора? Да ведь каждый прутик подбирали печь топить».

Неожиданную поддержку версии Михаила о том, что озеро Неро в древности было меньше, чем сейчас, я нашел в лице рыбака, хорошо знающего озеро и его окрестности. Во-первых, он рассказал о существовании на дне озера так называемых желобов, которые отличаются большой глубиной, а у местных рыбаков даже есть такое выражение – ловить на желобах.

Во-вторых, этот же рыбак, которому не откажешь в умении делать выводы, высказал предположение, что в древности втекающая в озеро река Сара и вытекающая из него Вёкса составляли единое целое, а желоба – это остатки русла той древней реки. Даже показал мне на карте, как эта река примерно протекала.

Что касается местоположения древнего Ростова, то мой знакомый рыбак, как и Михаил, предполагал, что город находился не там, где расположен сейчас, а восточнее, где-то возле ныне существующего Рождественского острова. Это положение города, по его мнению, объясняет и то, почему в древности дорога на Ростов и из Ростова проходила восточнее: через Поречье, Угодичи, Николо-Перевоз, Белогостицкий монастырь, Приимково. Вероятней всего, где-то между Поречьем и Угодичами, (или чуть дальше Угодич) дорога приводила в Ростов.

Вроде бы это предположение вполне логично, но не будем забывать, что это только версия, прямых доказательств нет. Чтобы найти их, надо провести археологические раскопки на дне озера, однако из-за большого слоя илистых отложений – сапропеля – это практически невозможно. Кстати, интересно, что именно спровоцировало образование такого огромного количества сапропеля в озере Неро и почему в таком количестве его нет, например, в Плещеевом озере? Не связано ли образование сапропеля с увеличением площади озера? Почему озеро разлилось – еще один вопрос, на который следует ответить геологам (или биологам?). Причины могут быть самые разные, но факт остается фактом – по какой-то причине Ростов вынужден был переселиться на новое место; как писал археолог А.Е.Леонтьев, «на неудобный низкий участок побережья».

Таким образом, версия Михаила вполне обоснованная, а может, единственная, которая объясняет несоответствие летописного свидетельства археологическим данным. В любом случае считаю, что когда речь идет о временах и событиях, не оставивших письменных источников, версии имеют право на существование, если даже они кому-то не нравятся. В связи с версией Михаила невольно вспоминается легенда о Китеж-граде, вот ее самый короткий пересказ:

«В ветлужских лесах есть озеро. Расположено оно в лесной чаще. Голубые воды озера лежат неподвижно днем и ночью. Лишь изредка легкая зыбь пробегает по ним. Бывают дни, когда до тихих берегов доносится протяжное пение, и слышится далекий колокольный звон. Давным-давно, еще до пришествия татар, великий князь Георгий Всеволодович построил на Волге город Малый Китеж (нынешний Городец), а потом, “переправившись через тихие и ржавые речки Узолу, Санду и Керженец”, вышел к Люнде и Светлояру на “зело прекрасно” место, где поставил город Китеж Большой. Так на берегу озера появился славный Китеж-град. В центре города возвышались шесть глав церквей.

Придя на Русь и завоевав многие земли наши, Батый услышал про славный Китеж-град и устремился к нему со своими ордами...

Когда “злые татарове” подошли к Китежу Малому и в великой битве убили брата князя, сам он скрылся в новопостроенном лесном городе. Пленник Батыя, Гришка Кутерьма, не стерпел пыточных мучений и выдал тайные тропы к Светлояру. Татары грозовой тучей обложили город и хотели взять его силой, но когда они прорвались к его стенам, то изумились. Жители города не только не построили никаких укреплений, но даже не собирались защищаться. Жители молились о спасении, так как от татар не приходилось ждать чего-либо доброго. И как только татары ринулись к городу, из-под земли вдруг забили многоводные источники, и татары в страхе отступили. А вода всё бежала и бежала...

Когда стих шум родников, на месте города были лишь волны. Вдали мерцала одинокая глава собора с блестящим посредине крестом. Она медленно погружалась в воду. Вскоре исчез и крест. Теперь к озеру есть путь, который называется Батыевой тропой. Она может привести к славному городу Китежу, но не каждого, а лишь чистых сердцем и душою. С тех пор город невидим, но цел, а особо праведные могут увидеть в глубине озера огоньки крестных ходов и слышать сладкий звон его колоколов...»

Основой для легенды о Китеж-граде послужил так называемый «Китежский летописец», созданный в среде старообрядцев-бегунов в 80-90-е годы XVIII века. Другим важным памятником является «Повесть и взыскание о граде сокровенном Китеже». Не история ли древнего Ростова, погрузившегося на дно озера Неро, послужила основой для легенды о Китеж-граде? Его судьбу связывают с озером Светлояр под Нижним Новгородом, но о его образовании в результате какой-то природной катастрофы и о наличии на дне древнего поселения нет свидетельств. В этом отношении «ростовская» версия выглядит более убедительно. Представляет интерес и упоминание в легенде о Китеж-граде пробившихся родников. Известно, что немало старообрядцев жило на Ростовской земле, где они подвергались гонениям. Не с ними ли перекочевало предание о затопленном родниками городе с берега Неро на берег озера Светлояр?

Однако версия – всего лишь версия. А с другой стороны, скольким верным ответам на загадки истории предшествовали всего лишь версии? Самый яркий пример – открытие археологом-любителем Генрихом Шлиманом, благодаря гомеровской «Илиаде», древней Трои. А всё началось с предположения...

 

2. НЕРАЗГАДАННЫЕ СЕКРЕТЫ РОСТОВА ВЕЛИКОГО

 

 

Когда в газете «Дорогие мои земляки» мною был опубликован материал под названием «Есть ли тайна у озера Неро?», я не мог предположить, что он вызовет такой большой интерес. Сначала раздался звонок из ярославской студии телеканала ВГТРК, где решили создать целую передачу по материалам этого очерка. Я объяснил, что ростовским краеведением вплотную занимался мой покойный сын Михаил, который и выдвинул предположение о том, что древнейшая часть Ростова затоплена озером Неро, а я только напомнил об этой краеведческой версии сына. Меня настойчиво, но безуспешно пытались уговорить продолжить это «расследование». Однако на этом история с тайной озера Неро не закончилась. Вскоре мне позвонили уже из программы «Культура» с тем же предложением сделать передачу, посвященную этой теме.

Теперь я уже и сам всерьез озаботился вопросом – есть ли тайна у озера Неро? Заглянул в Интернет, где нашел общие сведения об озере. Площадь 5130 га, уровень водной поверхности 95 метров абсолютной (то есть над уровнем моря) высоты. Длина от устья реки Сары до истока реки Вёксы девять с половиной километров, наибольшая ширина – восемь километров.

Но все эти цифры весьма условны. На так называемой карте Менде Ярославской области, составленной в 1855–1857 гг., очертания озера уже несколько другие, чем на современной карте, а если положить рядом карту, напечатанную в книге А.А.Титова «Ростовский уезд Ярославской губернии», изданной в 1885 году, то сразу заметно, как изменились очертания озера за этот короткий период времени в сто лет с небольшим.

Самое интересное место на всех картах озера – это полуостров длиной более двух километров, образованный, как написано в одном из источников, отложениями реки Сары. При этом река так и тянется по этому полуострову, пока он не кончается, хотя по логике должна бы в самом начале свернуть в озеро, если бы берега были намывными. Напрашивается вывод, что берега реки сложены из более прочной, коренной почвы, а сам полуостров образовался в результате значительного увеличения площади озера, то есть опять подтверждается версия Михаила.

Любопытные сведения об озере Неро я обнаружил в очерке К.Степанова, опубликованном 6 декабря 2007 года в газете «Ростовский вестник». Автор подробно рассказывает о составе местного сапропеля, который в тридцатые годы прошлого столетия даже хотели использовать в лечебных целях. Напомню, что в основном сапропель образуется в результате гниения органических веществ. Таким образом, его огромное количество в озере Неро может быть объяснено разливом озера и затоплением поросшей растительностью территории. Аналогичный процесс происходит в настоящее время в Рыбинском водохранилище.

Но вернемся к очерку К.Степанова. В частности он писал: «Озеро Неро оказало влияние и на почву в окрестностях города: оно постоянно мелело, что прослеживалось в течение 75 лет, с 1771 по 1848 гг., в результате чего от «убыли воды прибыло берегов 100 десятин», из которых только у с. Поречье-Рыбное приросло пространства до 70 десятин сенокосных берегов».

Тут всё понятно – изменение уровня озера отмечали и другие авторы. Но вот следующую фразу из очерка я так и не понял: «В свою очередь Ростов расположен на поднявшемся дне озера…» (?!). Предположение, что на дне озера находится древняя часть Ростова кажется мне более убедительным. Этому вполне соответствуют и приведенные автором сведения:

«Благодаря маловозвышенному положению города над поверхностью озера грунтовые воды находились близко к поверхности земли…Такое состояние грунта и высокое стояние почвенных вод отрицательно сказывалось на прочности фундамента и архитектурных построек, которые имели «просадку» и трещины на стенах». В некоторых местах города «в зависимости от времени года их уровень достигал 50 сантиметров от поверхности земли».

В числе других примеров автор назвал здание бывшей гостиницы Спасо-Яковлевского монастыря. Возникает естественный вопрос: как же в таких условиях наши предки возводили церкви, строили другие сооружения? Ведь при таком высоком уровне подземных вод заложить фундамент практически невозможно – траншеи и котлованы под фундамент сразу бы заливало водой. Строения того же Спасо-Яковлевского монастыря сегодня так близко стоят к озеру, что просто невозможно представить, как же их возводили? Известно, что митрополит Иона Сысоевич возвел Зачатьевскую церковь на фундаменте ранее стоявшей здесь деревянной церкви. Но тогда логично предположить, что у первых строителей этой церкви проблемы с закладкой фундамента не возникало. А это возможно только в том случае, что озеро находилось гораздо дальше.

Затопленные подвалы ростовских зданий убедительно свидетельствуют о том, что город стоит на очень неудобном месте, особенно если сравнить Ростов с близлежащими городами, такими как Ярославль, Переславль, Углич. Но виноваты ли в этом наши предки, основавшие город? Невольно приходишь к мысли, что местоположение Ростова – одна из его неразгаданных тайн. В этом отношении версия Михаила хотя и кажется на первый взгляд фантастической, но вполне обоснована. Однако даже версии нуждаются в конкретных доказательствах.

И тут мне повезло – об озере Неро я разговорился со свои давним добрым знакомым Виталием Степановым, который буквально исходил озеро Неро по льду вдоль и поперек, рыбачил на нем и в летнее время. Когда я спросил его, знает ли он о желобах, он даже обиделся. Тогда я показал ему карту озера и попросил отметить, где эти самые желоба находятся. Он карандашом поставил точку – в масштабе карты примерно в восьмистах метрах от устья реки Ишни, провел линию к восточной оконечности острова Рождественский, примерно на такое же расстояние протянул линию севернее и прервал ее (на карте озера – линия 1). При этом сказал, что пока не построили плотину и шлюз на реке Вёксе, ширина желобов составляла около 30–50 метров, но в последние годы их границы размываются. Это касается всего рельефа дна озера. Там, где желоба кончаются, он нарисовал круг диаметром примерно в километр и пояснил, что здесь находится самое глубокое место озера – до 6 метров (черный круг 2). Из этого круга он провел еще одну линию к Угодичам (линия 3). Позднее я нашел источник, в котором приведено местное название этого желоба – Заструга.

На острове Рождественском по словам Виталия в пятидесятые годы прошлого века были женские и мужские купальни, работала чайная. Сейчас на острове остались только мелкорослые кусты.

Ниже острова Рождественский, по середине современной площади озера, на линии между устьем реки Ишни и села Угодичи Виталий нарисовал еще один круг и объяснил: «Это так называемая банка, где очень маленькая глубина, дно поднимается примерно на полметра» (светлый кружок 4).

Заманчиво предположить, что именно здесь находился центр древнего Ростова, сейчас скрытый водой и слоем сапропеля. Рыбак, который первым поведал мне о желобах на дне озера, говорил, что шестом пронзал слой сапропеля до упора, при этом шестиметрового шеста едва хватило. Конечно, в разных местах озера слой сапропеля варьируется, но этот замер дает представление о его размерах.

Этот же рыбак вспомнил, что еще один «желоб» идет от устья реки Кучебешь к острову Львовский (линия 5).То, что начала обоих «желобов” находятся напротив устья рек, может служить доказательством, что это их бывшие русла. Сюда же мысленно можно провести и русло реки Сары. Не здесь ли, при слиянии рек Кучебешь, Ишня и Сары, находился древний Ростов? Именно так, на слияниях рек, возведены многие русские города. Характерно, что и желоб 3 начинается где-то напротив устья реки Княжны.

Еще одно углубление в виде горизонтального овала Виталий нарисовал напротив впадения в озеро реки Сары (6) и в виде вертикального овала – возле села Угодичи (7). Можно предположить, что 3 места углубления озера – 2. 6 и 7 – дают представление о границах древнего озера Неро до того, как оно разлилось. Возможные русла рек до слияния и после слияния обозначены на карте прерывистыми линиями. Они представлены в виде прямых линий, но, естественно, их конфигурация была извилистой. Да и в целом, повторюсь, отмеченные на карте объекты на дне озера после установки плотины на Вёксе приняли другие очертания и размеры.

В нашей домашней библиотеке я нашел книгу И.В.Дубова «Города, величеством сияющие», изданную в 1985 году. Там, где начинался очерк «Здесь светло красуется преславный град Ростов», лежала закладка. Значит, Михаил читал этот очерк, подчеркнутый текст на его первой странице подтверждал это. В тексте говорилось: «На протяжении своей истории оз. Неро переживало разные периоды – оно и мелело, и обводнялось, и вновь уровень воды в нем падал».

Далее шел рассказ о Сарском городище, которое многие исследователи, в том числе и автор монографии, считают протогородом Ростова – надо же как-то объяснить, почему летописное свидетельство о существовании города уже в девятом веке не подтверждается археологическими исследованиями.

В книге «Путешествие к истокам», в главе «Где искать древний Ростов», Михаил высказал сомнение в обоснованности этой версии: «За полтораста лет раскопок на Сарском городище здесь был найден только один (?!) меч западно-европейской работы, кольчуга и навершие шлема. Не слишком ли мало для города, удостоенного чести быть названным в летописи?»

Доказывая версию, что именно Сарское городище было протогородом Ростова, И.В.Дубов очень часто ссылается на работы археолога А.Е.Леонтьева, ныне возглавляющего Ростовский музей-заповедник. Имя этого ученого с уважением вспоминал в своих краеведческих работах и Михаил. Именно замечание А.Е.Леонтьева – «Отчего город вырос на неудобном низком участке побережья – вопрос едва ли разрешимый» – послужило для Михаила отправной точкой при выдвижении версии, что древний Ростов находится на дне озера Неро.

Судя по пометкам на полях книги И.В.Дубова, Михаил очень внимательно прочитал главу о Ростове. Процитирую несколько подчеркнутых им доказательств древности Ростова Великого.

Краевед А.А.Титов в книге «Святыни и древности Ростова Великого» (1911 г.) отмечал, что «Ростов получил свое начало значительно ранее призвания варягов». П.А.Критский в книге «Наш край» (1907 г.) писал: «Время постройки здесь города точно определить невозможно: когда явился в Новгород первый князь Рюрик (862 г.), то Ростов уже был известен как город славянский». Другой ярославский краевед С.Серебренников в очерке «Памятники древних обителей» (1859 г.) называл Ростов «старейшим городом земли». В.О.Ключевский в «Курсе русской истории» писал: «Ростов был выдвинут к востоку как восточный форпост русской торговли в Каспийском направлении».

Напомню, что в летописи первый раз Ростов упоминается в записи 862 года: «И прия влась Рюрик, и раздае мужем своим грады, овому Полекс, овому Ростов…» В записи 907 года читаем: «…и потом даяти уклады на русскыа грады: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтеск, на Ростов, на Любечь и на прочаа городы». В 988 году князь Владимир распределяет города среди своих двенадцати сыновей, Ростов достается Ярославу. Один из летописцев назвал Ростов «славным и многонародным городом», доминирующим над Владимиром.

Следующий текст в конце очерка Михаил подчеркнул сплошной линией и поставил восклицательный знак: «Археологические исследования Ростова пока минимальны. В литературе справедливо отмечено, что «если бы поработали здесь археологи так, как они это делают в Новгороде, мы, наверное, имели бы бесценные сведения о древнем Ростове Великом». И тогда перед нами предстанет не только как город из сказки – белокаменный Ростов Великий XVI–XVII вв., но и подземный город с его шестивековой историей».

Не трудно было догадаться, о чем думал Михаил, когда подчеркивал эти слова: разгадку главной тайны Ростова Великого – где находится его древнейшая часть – надо искать не под землей, а под водой. Но вопросы – почему разлилось озеро Неро и когда это случилось – остаются без ответа. Более-менее определенно можно сказать, что это произошло после первого упоминания Ростова в летописи и до того, как появились первые постройки на территории современного Ростова. К настоящему времени самым древним сооружением считается дворец, возведенный князем Константином в 1214-1218 гг., и обнаруженный под Успенским собором придел епископа Леонтия, датированный пятьюдесятью годами ранее. Но возможно, что озеро раздвигало свои границы постепенно, в течение нескольких десятилетий и даже столетий. Город не сразу обрел новое местоположение, потому и свидетельств об этом не осталось.

Я прекрасно понимаю, что изложенные мною доказательства в пользу версии о затоплении древнего Ростова озером Неро уязвимы для критики. Чтобы подкрепить их, нужны серьезные исследования с участием гидрологов, химиков, биологов. Уверен, что и ростовские рыбаки могли бы дополнить и уточнить полученные мною сведения. С помощью эхолота необходимо проверить существование перечисленных выше желобов, банки, наибольших глубин – их местонахождения и очертания делались на глаз, в качестве ориентиров служили главы церквей и колоколен по берегам озера. Но уже сейчас ясно, что в древней истории Ростова есть тайна, которая нуждаются в расследовании.

 

3. РОСТОВ ВЕЛИКИЙ И НЕВИДИМЫЙ ГРАД КИТЕЖ

 

Я уже писал, что публикация очерка «Есть ли тайна у озера Неро?» вызвала интерес не только читателей, но также телеканала «Культура». В Семибратово приехала съемочная группа и подготовила передачу, посвященную моему покойному сыну Михаилу. В этой передаче нашлось место и выдвинутой Михаилом версии, что древнейшая часть Ростова Великого находится на дне озера Неро. Эту тему я продолжил в очерке «Где искать разгадку тайны Ростова Великого?», также вызвавшем неоднозначные оценки: мне довелось выслушать и слова в поддержку версии Михаила, и возражения. В частности они касались предположения, что легенда о Китеже имеет отношение к судьбе Ростова.

Загадка града Китежа, по легенде погрузившегося в озеро, чтобы не подвергнуться разорению ордынцами, привлекала к себе внимание многих известных деятелей России. Композитор Н.Римский-Корсаков узнал о нем из статьи «Китеж на Светлом озере», опубликованной в журнале «Москвитянин» за 1843 год, и написал оперу «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». В романе «В лесах» о Китеже писал П.Мельников-Печерский, в документальном цикле «В пустынных местах» – В.Короленко, в очерке «Светлое озеро» – М.Пришвин. В основе этих произведений лежит легенда о городе, погрузившемся в озеро Светлояр возле села Владимирское, в двух часах езды от Нижнего Новгорода.

В 1936 году историю «невидимого града» подробно исследовал В.Л.Комарович, написавший книгу «Китежская легенда». В приложении к книге были представлены летописные предания о Китеже, затонувшем в озере Светлояр. О «светлоярской» прописке Китежа сказано в книге «Славянская мифология», изданной в 1995 году:

«Китеж, Китеж-град, Кидиш – в русских легендах город, чудесно спасшийся от завоевателей во время монголо-татарского нашествия 13 века. При приближении Батыя Китеж стал невидимым и опустился на дно озера Светлояр. Легенда о Китеже, по-видимому, восходит к устным преданиям эпохи ордынского ига. Впоследствии была особенно распространена у старообрядцев, причем Кидешу придавался характер убежища последователей старой веры. В утопических легендах Кидеш считался населенным праведниками, нечестивцы туда не допускались, в городе царила социальная справедли-вость. Сказания о Кидеше включали рассказы о людях, давших обет уйти в Кидеш и писавших оттуда письма, о колокольном звоне, который можно слышать на берегу озера. Сходные средневековые легенды повествовали о фантастических благочестивых царствах (пресвитера Иоанна и т. п.), земном рае, островах блаженных; ср. также старообрядческие легенды о церквах «древнего благочестия», сохранившихся в далеком Опоньском (Японском?) царстве и других «далеких землях» (Беловодье, «Город Игната» и т. п.), «сокровенных местах», где можно спастись от антихриста».

Местоположение Китежа на дне Светлояра не подвергается сомнению практически во всех информациях, написанных нижегородцами. Однако появились и сомнения. Так, В.Н.Морохин – автор книги «Град Китеж и озеро Светлояр в русской культуре» (Н. Новгород, 1995) – писал:

«Откуда взялась знаменитая легенда? Когда она возникла? Когда стала известной в России? Этот вопрос пытались решить многие исследователи. Были среди них геологи и археологи. Казалось бы – проще простого: предположим, что город находится на дне озера, поищем его там, выясним, нет ли в ближайшей округе следов карста. И всё «встанет на свои места». В Нижегородской области карст – не редкость. Случалось – проваливались под землю целые цеха. Нет – все результаты бурения у берегов озера показывали одно и то же: вблизи него породы, способные размываться, растворяться, не обнаруживались. Ничем кончились и поиски археологов. Следов загадочного города не было ни на подступах к озеру, ни на его дне. А ведь специальную экспедицию в 70-х годах снаряжала «Литературная газета», опускались на дно водолазы. Работа их была непростой: глубина озера – больше 30 метров, много коряг и затонувших деревьев. Мало пользы приносят и разыскания в старых изданиях, в архивах. Но, может быть, есть настоящие древние летописи, которые упоминают град Китеж? Как это ни странно, есть! Только говорится в них не про Китеж, а про «Китешку». Это один из вариантов названия села в нескольких километрах к востоку от древнего Суздаля. Сейчас официально это – Кидекша»...

Так на свет появилась вторая версия, где искать древний Китеж, – это село Кидекша. В.Н.Морохин следующим образом объясняет появление этой версии:

«Спрашивается: причем здесь Владимирская область, ведь это – четыре сотни километров от Светлояра? Связь – самая серьезная. Заглянув в историю Нижегородского Поволжья, мы обнару-жим: истоки славянского населения этих мест – именно на владимирской земле. Сюда около тысячи лет тому назад добрались выходцы из Киевской Руси, обосновались здесь, построили крепости. И это стало этапом в движении славян на восток. Княжества Владимиро-Суздальской Руси вначале подчинили себе местное, тогда еще финно-угорское население – мерю, известную по летописям, по археологическим находкам... Открыв книгу Ореста Ткаченко «Мерянский язык», мы обнаружим: «-ешка» – это окончание направительного падежа множественного числа. Такого в русском языке нет, но перевести форму несложно: она отвечает на вопросы – «куда?» «к чему?». «Кит» – древний, известный во многих финно-угорских языках корень, обозначающий – «камень». «Китешка» – «К камням». Удивительно, но речка, через Суздаль текущая, – именно Каменка. И впадает она в Нерль в Кидекше. А дно у нее действительно каменистое, что редкость для Суздальского Ополья. Так что бежит речка, и правда, к камням».

Всем хороша версия с Китежем-Кидекшой, однако только созвучие названий еще ни о чем не говорит. Да и озера, в которое мог бы погрузиться город, в Кидекше нет. В итоге без конкретных доказательств версия повисает в воздухе.

Так появилась третья версия, высказанная Михаилом в книге «Путешествие к истокам», в очерке «Где искать древний Ростов». Видимо, примерно в то же время он написал стихотворение, обнаруженное мною на закладке в книге М.Н.Тюниной «Ростов», на странице с изображением Спасо-Яковлевского монастыря:

 

• Не поймешь, как такое увидишь,
• Не найдешь в изумлении слов:
• То ли это мифический Китеж?
• То ли это реальный Ростов?

 

Параллель между историей долетописного Ростова и легендой о Китеже напрашивается сама собой. Во-первых, если принять во внимание, что название «Китеж» мерянского происхождения, то ростовская земля – один из наиболее крупных центров расселения меря. Не упрощаем ли мы нашу древнюю историю, когда утверждаем, что заселение мерянских земель славянами происходило мирно? Не отражает ли легенда о Китеже судьбу мерянского поселения, которое оказалось на пути пришедших сюда славян? Кстати, на ростовской земле имеются созвучные Китежу названия, такие как Кетошь, Кучебешь.

Во-вторых, Ростов стоит на берегу озера, которое вполне могло поглотить древнюю часть города и породить легенду о «невидимом» граде Китеже. В.Н.Морохин объяснял возможное погружение Китежа в озеро существованием карста, возникающего в растворимых природными водами породах. В результате карста образуются подземные пустоты. Не знаю, возможно ли образование карста в окрестностях Ростова, но опускание дна озера Неро могло произойти по схожей причине. Или произошло нечто другое, но с теми же последствиями.

В-третьих, легенда о затоплении города объясняет причину, по которой археологические раскопки не подтверждают дату первого летописного упоминания Ростова.

Можно сделать предположение, что легенда о граде Китеже появилась гораздо раньше, чем принято считать, что чудесным образом до нас дошла одна из мерянских легенд. Позднее славяне пересказали легенду на свой лад и приурочили ее к ордынскому нашествию. А на вопрос, почему легенда увязала Китеж именно с озером Светлояр, ответил тот же В.Н.Морохин:

«Природными святынями обычно становится всё, что поражает воображение людей. Было чему удивиться человеку, который открыл Светлояр. Удивительная чистота и прозрачность воды. Необычная для в общем-то небольшого озера глубина – до 36 метров. И конечно, совсем необыкновенна красота Светлояра... Природные святыни имеют свойство переходить из рук в руки, когда сменяют друг друга живущие возле них народы, когда в фаворе оказываются другие религии. И остаются именно святынями, где люди поклоняются, пусть совсем иным, но богам».

В «ростовской версии» Михаила есть элемент историзма, которого лишены две другие версии. Легенда о Китеже, скорее всего, потому и не попала в русские летописи, что это была мерянская легенда, родившаяся на берегу мерянского озера Неро. Меря, как и пришедшие сюда славяне, были язычниками, поклонялись камням, отсюда и название Китежа. По преданию ростовский епископ Авраамий разрушил в Ростове каменный идол языческого бога Велеса, имя верховного жреца идола было Кича. Повторюсь: «Кит» в финно-угорских языках переводится как «камень». Наблюдается любопытная связь слов: Кит – Кича – Китеж. Не прослеживается ли здесь прямая связь Ростова с Китежом?

Вместе с тем нельзя исключить и славянское происхождение легенды о невидимом граде. Китежом город называли меряне, а славяне тот же город называли по-своему – Ростов. Я уже писал, что легенда о Китеже имела хождение среди старообрядцев-бегунов, которых немало жило на Ростовской земле, где они подвергались гонениям, и задавался вопросом: не с ними ли перекочевало предание о затопленном родниками городе с берега Неро на берег озера Светлояр?

Вопрос, где искать невидимый град Китеж, остается открытым, но версия с Ростовом кажется вполне убедительной. В книге о Китеже В.Н.Морохин упоминает экспедицию, снаряженную в семидесятые годы прошлого столетия на озеро Светлояр. Не настало ли время снарядить экспедицию для поисков града Китежа на дне озера Неро? Учитывая местные условия, это должна быть не любительская экспедиция, а экспедиция, обеспеченная самой современной аппаратурой. История Ростова того стоит. Следом за Михаилом я готов повторить, что существует неразрывная связь слов и понятий Русь – Ростов – Россия.

 

4. АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ВЕРСИЯ РОСТОВСКОЙ ИСТОРИИ

 

После того, как в газете «Дорогие мои земляки» был опубликовал мой комментарий к версии сына Михаила о затоплении древнейшей части Ростова Великого озером Неро, многие обращались ко мне с одним вопросом – где можно прочитать его краеведческие работы? К сожалению, от тиражей ранее изданных книг уже ничего не осталось. Существует сайт Михаила, пользующийся большим интересом его посетителей (около двух тысяч обращений в месяц), но Интернет доступен не всем.

Понятен тот интерес, который вызвала версия Михаила о роли в судьбе Ростова озера Неро – ведь если он прав, то получается, что мы имеем весьма ограниченное представление не только о древней истории Ростова, но и вообще о русской истории. Михаил высказал свою, альтернативную версию ростовской истории. Но прежде чем еще раз обратиться к истории Ростова, сделаем небольшое отступление в историю Ярославля. В этом нам поможет очерк Михаила «Чье имя носит Ярославль», опубликованный в книге «Истории оборванные строки»:

Немало шума наделала книга Г.В.Носовского и А.Т.Фоменко «Новая хронология Руси», в которой, в числе других версий, была высказана мысль, что под названием «Господин Великий Новгород» в древних источниках подразумевался целый регион центральной Руси, включавший в себя города Владимир, Суздаль, Переславль, Ростов, Ярославль, Мологу и Кострому, что знаменитое «Ярославово дворище» следует искать не в Новгороде, а в Ярославле, т. е. летописный Новгород – это Ярославль. И приводят в пользу этой версии целый ряд доказательств.

Журналист Владимир Ширяев в статье «История о русской истории», опубликованной в ярославской областной газете «Северный край», так прокомментировал эти доказательства: «Исторические источники настойчиво утверждают, что Великий Новгород и Москву соединяла «Великая дорога», по которой великие князья «по многу раз» ездили в Новгород. Но ведь дороги из Москвы в Новгород не было! До сих пор там болотистые непроходимые места. И если бы не насыпная железная дорога и автострада, нам бы и сегодня не попасть в Новгород.

От Москвы до Новгорода около 500 километров. И вдруг разбитый под Ростовом князь Василий Васильевич бежит по болотам в Новгород, а оттуда обратно – в Кострому. А через несколько месяцев еще один князь Василий Юрьевич Косой из Москвы «поидя к Новгороду Великому и оттоля к Костроме». Не проще ли из Москвы идти в Кострому через Ярославль, а не делать крюк в тысячу километров и возвращаться обратно?

Еще один факт. В 1259 году братья Васильковичи чествовали Александра Невского в Ростове. Князь был там проездом из Новгорода во Владимир. «Заехал по дороге», – пишет летописец. Значит, Новгород – рядом... Видимо, не случайно Нижний Новгород назван Нижним. Ведь он ниже Ярославля по Волге».

Итак, столицей древнего русского государства был не нынешний Новгород, а Ярославль, из которого, по утверждению Г.В.Носовского и А.Т.Фоменко, столица переместилась в Москву только в XVI столетии. В пользу этого доказательства – раскопки в современном Новгороде, не подтверждающие, что он был крупным торговым центром. К тому же не понятно, через какой морской порт он мог торговать с Европой, в то время как с Ярославлем картина ясная – через Холмогоры на Северной Двине, впадающей в Белое море. О существовании поблизости от Ярославля, в устье реки Мологи, основного русского центра торговли писал историк Н.М.Карамзин. Диакон Тимофей Каменевич-Рвовский утверждал, что здесь происходили «торги великие даже до дней грозного господаря Василия Васильевича Темного» (1415–1462), что сюда приезжали торговать немецкие, польские, греческие, персидские купцы.

Однако, несмотря на столь убедительные доводы в пользу древности и значимости Ярославля, верх взяло мнение, изложенное, в частности, в работах ярославского историка М.Г.Мейеровича, в которых утверждалось, что город был основан в 1010 году Ярославом Мудрым. Сегодня эта версия считается официальной, общепризнанной, от этой даты отмечают юбилеи города. Ярославу Мудрому, как основателю Ярославля, поставлен в центре города памятник, кстати, не очень удачный. В левой руке князь держит нечто похожее на макет сторожевой башни, поэтому ярославцы называют его «Мужик с тортом» – благо кондитерская фабрика совсем рядом.

В приведенных в работах М.Г.Мейеровича списках использованной литературы указаны десятки источников, однако напрасно искать среди них книгу, которая в единственном экземпляре хранится в Ярославской областной научной библиотеке им. Н.А.Некрасова и которая не оставляет от его версии происхождения Ярославля камня на камне. Это книга местного краеведа, коллекционера и журналиста В.И.Лествицына «О волжском городе Руси», изданная типографией Ярославского губернского правления в 1877 году. В журнале «Русь» книга была перепечатана с незначительным сокращением сносок (№ 3-98).

Проанализировав сообщения греческого географа и историка Страбона (64–23 гг. до н. э.), русских летописцев и арабских авторов, В.И.Лествицын делает следующий вывод: «Новгород, не составляя независимого владения, издавна входил так или иначе, со всеми своими децентрализованными колониями и в том числе с бассейном Вятки (хотя в летописи Вотяки и не упомянуты), в состав Руси: почему у него пред Рюриком не оказалось династии собственных князей».

Пропустим рассуждения Лествицына о происхождении русского народа и продолжим цитирование его малоизвестной работы:

«Народ Русь и государство Русь имели столицей город Русь, находившийся, по показанию современных арабских путешественников, на берегу Волги, между Булгаром и Новгородчиной. Теперь обозрим подробности положения этой столицы. Она находилась там, где всего уместнее, по-видимому, ей следовало быть: по примеру Китая, на севере государства, т.е. вдали от южных границ, где волновались воинственные государства, – на берегу Волги, представляющей систему рек и речек, дающих доступ во все углы Русского материка, – на правом берегу ее, где столица обезопасена миллионами своих вернейших подданных, которых предки участвовали в строении государства и потомки считали за долг и честь охранять дело своих предков, – и, наконец, при впадении побочной реки, которая открывала бы путь в окружающую местность. И вот от устья Оки до Тверской границы только и есть одна порядочной величины река, открывающая путь внутрь страны на несколько сот верст... Это тот город, который Ярослав I отнял у своих неприятелей, что доселе называется основанием города Ярославля».

Вот так за сто с лишним лет до выхода книги Г.В.Носовского и А.Т.Фоменко «Новая хронология Руси» ярославский краевед высказал мысль, которая все эти годы считалась крамольной, ненаучной, лишенной оснований.

Приведем еще одну цитату из его книги «О волжском городе Руси»:

«Рассказ летописи о призвании князей должен быть признан легендой и на самом деле обозначает лишь переход посредственного подчинения этого края (Новгородского. – Б.С.) русскому князю в непосредственное».

Как видим, В.И.Лествицын одним из первых нанес удар по мифу о достоверности «Повести временных лет» и норманнской теории о призвании варягов. Здесь же он дал свое объяснение тому, кто такие варяги:

«В верстах 20-ти от этого города (Ярославля. – Б.С.) к западу, по дороге к Новгороду, как бы в соответствие легенде призвания князей, находится громадное Варегово болото, испущающее 2 речки к Рыбинску и Борисоглебску. Очень может быть, что за тысячу лет назад болото это было еще больше и в простонародном рассказе отсюда за тысячу верст могло быть названо морем».

И опять не откажешь автору в логике. Однако возникает вопрос – всё ли сходится в версии В.И.Лествицына, поддержанной в наши дни Г.В.Носовским и А.Т.Фоменко, о Ярославле – как древнейшей столице русского государства? Ведь если Ярославль действительно назывался в древности Новгородом – Новым городом, то естественно предположить, что где-то рядом находился старый, еще более древний город. Самое убедительное предположение – это Ростов, получивший свое название по имени основавшего его племени росов-русов. То, что пишет В.И.Лествицын о городе под названием «Русь», лишь с небольшими уточнениями применимо именно к Ростову»…

Так писал Михаил в одной из своих краеведческих работ, опубликованной в 2008 году в книге «Истории оборванные строки». Свой взгляд на прошлое Ростова Великого сегодня высказывают и другие авторы, книга Г.В.Носовского и А.Т.Фоменко «Новая хронология Руси» не исключение.

В 2005 году в Ярославле вышла книга Альберта Максимова «Русь, которая была», на следующий год вышло ее продолжение, в котором есть глава «Ростов Великий». Приведем небольшой отрывок из нее:

«Для большей убедительности при подделке русской истории ее правщикам пришлось пойти на ряд географических подправок, без которых подмена была бы просто несостоятельной и быстро оказалась бы развенчанной. Речь идет о реке Волхов и озере Ильмень, из которого эта река вытекает. Есть документальные свидетельства (XVI–XVII вв.), что ранее они назывались Мутная и Мойско. Да, бывают случаи, когда одно название вытесняется другим, особенно это часто встречается в случаях заселения земель пришлыми племенами. Но Ильмень – название финно-угорского происхождения, а Мойско — славянского. Поэтому такого рода замены произойти НЕ МОГЛО. Не могли прийти сюда славянские племена и назвать озеро Мойском, а потом, уже через несколько столетий после полной ассимиляции туземного населения, почему-то переименовать озеро на старый – финно-угорский лад.

Да и название – Ильмень – указывает на племя мерян, обитавшее далеко от этих краев – в районе Ростова. Ильмень – это мерянское озеро. Почему? В летописях так и написано: «...словени же седоша около озера ИЛМЕРИ». Предвижу замечание ученых-скептиков, что это, мол, просто описка, и вместо -р- следует понимать -н-. Но Карамзину, я думаю, вы поверите? «Ильмень в древнейших рукописях НАЗЫВАЕТСЯ ВЕЗДЕ ИЛЬМЕРОМ». В районе современного Новгорода меря никогда не обитали. А озеро почему-то называлось ИльМЕРь. Я считаю, что ростовское озеро Неро и есть Ильмень. Из него вытекает река Которосль, а правильнее — НЕРА, которая впадает в Волгу. А название Нера уж совсем очевидно связано с названием местного племени – мери».

Таким образом, автор подводит к мысли, что Новгороду приписали историю и славу не только Ярославля, но и Ростова. А может, так оно и было? Ведь вся норманнская теория происхождения русского государства, которую усиленно насаждали недоброжелатели России и ее цари, была построена на преувеличении роли Новгорода. В этой теории не было места ни Ростову, ни Ярославлю, потому их истории и урезали до минимума.

В книге А.Максимова много спорных предположений, одно из которых непосредственно касается озера Неро. Как и авторы книги «Новая хронология Руси», он исходит из утверждения, что под именем Новгорода надо понимать Ярославль, Батыем называли отца Александра Невского Ярослава, и пишет о битве, состоявшейся в 1240 году, следующее:

«Немецкие рыцари вторглись в самый центр Северо-Восточной Руси, ими захвачен Переславль-Залесский, их колонны подошли к Ростову. «Передовые отряды рыцарей действовали уже в тридцати верстах от Новгорода». Отметим, что межевая верста равна 2,13 километра, а расстояние от Ростова до Ярославля – 60 километров. Здесь объединенное монголо-русское войско во главе с Александром Батыевичем на берегах озера Неро разгромило немецких рыцарей. С пленными поступили по-монгольски: их привязали к конским хвостам. А Александр получил прозвище Нерский. Да-да, Нерский, а не Невский. Вот интересные строки о том, как далеко на восток дошли немцы: «И Тисово взяша, и гонящася за 30 веръст до Новаграда, гость биющи; и семо Лугу и до Сабля». Река Сабля находится в 60 километрах к западу от Ярославля».

То есть А.Максимов считает, что вторгшиеся в русские земли немецкие рыцари были разбиты не на реке Неве, а на озере Неро, за что князь «Александр получил прозвище Нерский». Впервые именем «Невский» Александр был назван в Степенной книге, составленной во второй половине XVI века, т.е. спустя три века после его смерти, когда Иван Грозный искал и сочинял доказательства в пользу своего родства с Рюриком. В соответствии с его концепцией битва на Неве устраивала его больше, чем на озере Неро.

По мнению А.Максимова, и Ледовое побоище состоялось не там, где принято считать – на Чудском озере под Псковом, а на Плещеевом озере у Переславля-Залесского – родины Александра Невского. Впрочем, автор делает оговорку:

«Теперь о битве на Чудском озере. Захватив Переяславль, крестоносцы шли еще дальше на восток к Ростову и Ярославлю. Ростов лежит у озера Неро, здесь при первых Рюриковичах жили финно-угорцы: меря, чудь. Вот и озеро Неро – чудское. Из жития архимандрита Авраамия известно, что в Ростове один конец (т. е. часть города) назывался Чудским. Кстати, озеро Неро очень перекликается с прозвищем князя Александра – Невский. Уж не за победу ли над крестоносцами на чудском озере Неро он и получил прозвище – Нерский? Настоящее, правильное его прозвище со временем превратилось в уже известное нам – Невский. Достаточно сказать, что впервые прозвище Александра появляется в более поздней Степенной книге».

Добавим, что Степенная книга составлялась уже при Иване Грозном.

Озеро Неро вполне могло называться Чудским. Но, как ни заманчиво привязать сразу две исторические битвы к истории Ростовского края, остановимся. И без этих допущений ясно, что в ростовской истории немало темных мест, которые нуждаются в дальнейшем изучении. Что и делал Михаил в своих краеведческих очерках.

 

5. ЗАГАДКИ И ЛЕГЕНДЫ РОСТОВСКОГО КРЕМЛЯ

 

Одним из тех, кто понимал историческую значимость Ростова Великого, был, по мнению Михаила, митрополит Иона Сысоевич, с поразительной настойчивостью пытавшийся превратить его чуть ли не центр русского православия. Строит церковь Иоанна Богослова, фрески которой внушали мысль, что сам ученик Иисуса Христа посещал нашу землю. Возводит церковь на Ишне, где ростовец Авраамий встретился с Иоанном Богословом. Наконец, возводит уникальный Ростовский кремль. За всем этим скрывалась высокая цель, которой Иона Сысоевич посвятил всю свою жизнь, – восстановить былое величие Ростова.

Нешуточный спор об истории создания Ростовского кремля разгорелся на страницах местной районной газеты «Путь к коммунизму» в 1986 году, после публикации статьи «Когда построен Кремль?». Основной вывод ее автора, реставратора по профессии, состоял в том, что ансамбль Кремля возведен в относительно короткий срок – во второй половине XVII века. Этот вывод поставил под сомнение краевед и журналист Виктор Федорович Мамонтов, опубликовавший в той же газете статью «Когда же все-таки построен Кремль?», в которой писал:

«Основной методологический недостаток работы заключается в том, что автор, вольно или невольно, рассматривает нынешний ансамбль Кремля как воплощение произвольного строительного замысла Ионы Сысоевича и его зодчих. К счастью, это не так. В XVII веке строители с уважением и пониманием относились к художественному наследию предшественников и истории – в широком смысле. Они как бы продолжили дело, начатое предшествующими поколениями. Вот почему строительство началось на древнем обжитом и обустроенном месте «дома пречистые богородицы и великих ростовских чудотворцев», как называл свою резиденцию сам Иона Сысоевич в письме И.Д.Милославскому 20 июля 1663 года. Территория будущего владычного двора – Кремля – застраивалась с Х деревянными и каменными строениями Еще в домонгольские времена здесь были Ивановский и Григорьевский монастыри, церковь Иона Предтечи, примыкали к ним княжеский двор и каменная церковь Бориса и Глеба, постройки хозяйственного назначения. Следы этого строительства отчасти сохранились. По этой причине в периметр стен включена вся историческая площадь метрополии. На архитектурный замысел ансамбля решающее влияние оказал старый выбор места вблизи открытого пространства озера Неро. С учетом этого зодчие сформировали парадный, «водный» фасад города. Пятьсот лет предшествующей жизни Кремля как бы вычеркнуты. Его история начинается с работы каменщиков Ионы Сысоевича. Попытка «омолодить» ансамбль Кремля оказалась неубедительной».

Пусть читатель простит меня за столь длинную цитату, но без нее трудно уяснить смысл дискуссии, которую она вызвала. Через некоторое время в той же газете под общим названием «Полемика продолжается» были опубликованы статьи сразу трех авторов, в которых Виктору Федоровичу Мамонтову был дан настоящий бой. Так, один из них писал:

«Автор использует какие-то легендарные, не подтвержденные ни археологическими исследованиями, ни источниками данные. Только краеведческие легенды содержат упоминания о существовании в домонгольские времена Ивановского и Григорьевского монастырей. Но легенды эти ничем не доказаны… Эти легенды и питают воображение В.Мамонтова. Из его заметки не видно, что он ради доказательства своей точки зрения поработал в архивах, сам тщательно обследовал памятники».

«Если быть объективным, как требует того Мамонтов, построенный архитектурный ансамбль был не кремлем в буквальном смысле этого слова, Последнее обстоятельство очень важно потому, что сам Мамонтов выступает против выводов о функциональном назначении памятников, тем самым искажает действительную функцию ансамбля, ничего не предлагая взамен».

Здесь приведены цитаты из статей двух оппонентов Мамонтова, Автор статьи, которой открывается публикация «Полемика продолжается», вообще не привел ни одного конкретного возражения, а только ругал его за то, как он, всего лишь краевед, посмел высказать свое мнение.

Но в защиту Мамонтова в Ростове нашлись не менее авторитетные авторы, чем его оппоненты. В газете появилась статья «Получен ответ музея», подписанная директором музея В.Качаловым и заместителем директора по научной части В.Зякиным. В частности они писали: «Вызывает недоумение тенденциозность заметок под общим названием «Полемика продолжается». Посмотрим, какими выражениями в адрес В.Мамонтова оперируют авторы заметок: «Весьма слабая подготовка в волпросах изучения архивных материалов», «передергивание фактов», «некомпетентность», «не стыдится даже передергивать факты». Не приведя ни одного примера передергивания фактов (да их и не найти в заметке В.Мамонтова), авторы облыжно обвиняют его в этом. Полемика предполагает уважительное отношение к личности оппонента и его мнению. Здесь же она ведется негодными средствами».

Добавлю от себя. Видимо, забыв о том, что полемика началась со статьи под названием «Когда построен Кремль», Мамонтова упрекнули даже в том, что он употребил слово «кремль». Авторы статьи «Получен ответ музея» так прокомментировали этот пассаж одного из оппонентов Мамонтова: «Он пишет, что В.Мамонтов «искажает действительную функцию ансамбля», называя его кремлем. А вот это уже передергивание фактов. В.Мамонтову не хуже авторов «полемических» заметок известно, что это название ансамбль получил уже в XIX веке».

По поводу отрицания одним из оппонентов мнения В.Мамонтова о том, что на исторически сложившимся месте издревле существовали деревянные и каменные постройки, к которым примыкала церковь Бориса и Глеба с княжеским двором, авторы статьи «Получен ответ музея», писали:

«Позвольте, а фундаменты большого сооружения, раскопанные Н.Ворониным в митрополичьем саду? А доступные для обозрения еще и сейчас фундаменты у Садовой башни? А фундаменты огромного сооружения (о которых участники «полемики» и не подозревают) у юго-восточной башни кремля (в сторону озера) в двух-трех метрах от церкви Бориса и Глеба? Это ли не свидетельства того, что здесь еще до строительства существующих стен и башен стояли уже каменные строения, к которым примыкала церковь Бориса и Глеба?»

Я бы и не вспомнил об этой газетной полемике, если бы с такой же грубостью, как в случае с В.Ф.Мамонтовым, не пытались бездоказательно опорочить версию моего сына Михаила о затоплении древнейшей части Ростова озером Неро. Я не утверждаю, что его версия бесспорна, однако целиком согласен с авторами статьи «Получен ответ музея», что «полемика предполагает уважительное отношение к личности оппонента и его мнению».

Кроме того, эта полемика интересна тем, что ее участники представили сведения, которые дает дополнительную информацию и для версии Михаила.

Следом за В.Ф.Мамонтовым можно утверждать, что митрополит Иона Сысоевич построил свой митрополичий двор не на пустом месте. Скорее всего, очертания его стен во многом повторили конфигурацию стоявшего здесь ранее княжеского двора. В пользу этого – перечисленные авторами статьи «Получен ответ музея» остатки трех фундаментов: в митрополичьем саду, у Садовой и юго-восточной башен кремля. Но самое убедительное доказательство – это местоположение кафедрального Успенского собора: не в центре митрополичьего двора, как по идее должно быть, а на его окраине. Видимо, Иона Сысоевич вынужден был согласиться с этим нарушением церковных традиций, чтобы в корне, с большими издержками не переделывать план затеянного им строительства.

К сожалению, за рамками полемики остались и другие «странности» митрополичьего двора. Если согласиться, что его внешние контуры повторяют контуры княжеского двора, то непонятно, почему он был возведен перпендикулярно береговой линии озера Неро, а не вдоль, что было бы более естественно, поскольку увеличивало бы его неприступность.

Здесь мы опять возвращаемся к главной тайне Ростова Великого, которую археолог А.Е.Леонтьев сформулировал так: «Отчего город вырос на неудобном низком участке побережья – вопрос едва ли разрешимый». Если митрополичий двор повторил очертания княжеского двора, этот вопрос в полной мере касается и местоположения Ростовского кремля. И даже в большей степени. Передо мной лежит книга П.А.Раппопорта «Древние русские крепости», изданная в 1965 году Институтом археологии Академии наук СССР. Ответственный редактор – доктор исторических наук Н.Н.Воронин, долгое время занимавшийся раскопками на территории Ростовского кремля. Приведу из этой книги несколько отрывков, которые, на мой взгляд, еще больше сгущают туман вокруг истории Ростова Великого.

«В течение VIII – X вв. славяне постепенно заселили всю территорию, где слагалось Древнерусское государство, – от границы со степью на юге до Финского залива и Ладожского озера на севере. На этом огромном пространстве нам известно большое количество славянских городищ – остатков укрепленных поселений. Они очень похожи друг на друга по общей системе обороны и, очевидно, отвечают одним и тем же тактическим приемам осады…

Укрепления старались строить так, чтобы основную их часть составляли естественные преграды. Прежде всего, выбирали такую площадку, которая была бы со всех сторон защищена естественными препятствиями – реками, крутыми склонами, болотом. Наиболее подходящими для этой цели были островки посреди реки или среди труднопроходимого болота. Островная схема обороны поселка требовала минимальных затрат труда для его укрепления»…

Прерву цитату и напомню приведенную Михаилом в очерке «Россов стан, загадочная Арсания и племя меря» версию В.П.Нерознака, что город мог быть назван так от славянского и бытующего у белорусов слова «растоу», обозначающего заросшее лесом урочище или остров посреди болота. Растоу – остров – Ростов… Не в этой ли цепочке слов кроется разгадка происхождения города?

Но продолжим цитирование книги «Древние русские крепости»:

«Там, где болот было мало, но зато в изобилии встречались моренные всхолмления, укрепленные поселения устраивали на холмах-останцах. Этот прием имел широкое распространение в северо-западных районах Руси. Однако и такой тип системы обороны связан с определенными географическими условиями; отдельные холмы с крутыми склонами со всех сторон есть также далеко не везде…

Поэтому наиболее распространенным стал мысовой тип укрепленного поселения. Для их устройства выбирали мыс, ограниченный оврагами или при слиянии двух рек. Поселение оказывалось хорошо защищенным водой или крутыми склонами с боковых сторон, но не имело естественной защиты с напольной стороны. Здесь-то и приходилось сооружать искусственные земляные препятствия – отрывать ров. Землю, полученную при отрывании рва, обычно насыпали вдоль края площадки, создавая таким образом искусственный земляной вал, который еще более затруднял противнику доступ на поселение. Все это сделало мысовой тип обороны наиболее распространенным у славян, начиная с древнейшего периода, т. е. с VIII–IX вв.»

Интересно, вспоминал ли Воронин при редактировании этой книги Ростовский кремль, который был известен ему досконально? Что он думал по поводу его местоположения, никак не отвечающего требованиям строительства русских крепостей?

Приведу еще одну цитату из книги «Древние русские крепости»: «Укрепленное поселение старались расположить так, чтобы местность вокруг хорошо просматривалась, и противник не мог внезапно подойти к городским стенам и особенно к воротам. Для этого поселение строили либо на высоком месте, откуда имелся широкий обзор, либо, наоборот, в низменной, заболоченной и ровной местности, где на большом протяжении не было никаких лесов, оврагов или других укрытий для врагов. Основным средством обороны стали мощные земляные валы с деревянными стенами, которые строились так, чтобы можно было вести обстрел по всему периметру укрепления. Именно стрельба с городских стен не позволяла осаждавшим штурмовать укрепления и заставляла их ограничиваться пассивной блокадой».

Высоких мест в окрестностях Ростова нет. Значит, крепость надо было возводить на низменной и ровной местности. Вроде бы настоящее местоположение Ростовского кремля отвечает этому требованию, однако опять возникают сомнения.

В сборнике «История и культура Ростовской земли 1995» А.Е.Леонтьев, Н.Г.Самойлович, Н.Б.Черных опубликовали статью «Частные аспекты хронологии Ростова (по результатам дендрохронологического анализа материалов археологических раскопок)», которая открывается следующим сообщением:

«Со времени начала археологических исследований в 1983 г. были определены порубочные даты для более чем 80 образцов дерева, полученных из строений разного времени, обнаруженные во время раскопок в исторической части Ростова… Наиболее ранним, известным к настоящему времени образцом является часть массивной долбленой колоды, обнаруженной в нижнем 14 пласте раскопа около Часобитной башни кремля и связанной с первыми постройками исследованного участка. Она изготовлена из ствола дерева, срубленного в 963 г. Однако строительный период, к которому относится находка, по данным остальных анализов серии датируется несколько более поздним временем – рубежом X–XI вв.»

Именно это сообщение поставило под сомнение летописную дату первого упоминания Ростова в летописи – 862-й год. Но вдумаемся, что это за находка? Долбленая колода вряд ли имела какое-то отношение к крепостному сооружению – это скорее бытовая находка, по которой никак нельзя судить, было ли на этом месте военное укрепление. Можно предположить, что здесь находились жилища простых ростовцев, но никак не княжеский двор. Другое дело, если бы была обнаружена не долбленая колода, а хотя бы часть деревянного укрепления. Но таких находок до сих пор на территории Ростовского кремля не было, что позволяет усомниться, находилось ли вообще деревянное укрепление на этом месте.

В связи с этим опять возникает предположение, что древнейшая часть Ростова находится на дне озера Неро, что княжеский двор переехал на место современного Ростовского кремля позднее, когда началось каменное строительство. Об этом, в частности, свидетельствуют остатки трех упомянутых выше фундаментов. Но опять неминуемо встает вопрос, в результате чего разлилось озеро Неро? Я уже привел несколько объяснений этому явлению, приведу еще одно, которое высказал мне человек, ознакомившийся с моими очерками об озере Неро, Ростове Великом и невидимом граде Китеже. Он сказал то ли в шутку, то ли всерьез:

– А может, границы озера раздвинулись, благодаря вмешательству человека? Древний Ростов был осажден, но его защитники проявили стойкость, поэтому неприятелю, истратившему все военные средства, ничего не оставалось, как затопить город, перекрыв единственную вытекающую из озера речку Вёксу…

Это предположение показалось мне настолько фантастическим, что я даже не стал его комментировать. Удержусь от его оценки и на этот раз, а приведу отрывок из статьи местного автора Т.К.Горячева «Островок», несколько лет назад опубликованной в ростовской районной газете. Речь идет о Рождественском острове:

«До сих пор в Ростове можно слышать рассказ о несметных сокровищах, некогда брошенных в воду и сейчас лежащих в толще воды на дне озера. До сих пор жива легенда о затопленных сокровищах при приближении конницы Батыя. Но кто возьмется утверждать, что в этих рассказах нет ничего от действительности?..Другая легенда дошла до нас в записи местного краеведа прошлого столетия (А.Я.Артынова – Б.С.). Согласно ей в Ростове еще во времена язычества на месте нынешнего кремля существовало капище бога грома Перуна. Тогдашний ростовский князь Силослав якобы повелел прорыть подземный ход от капища до острова, что и было сделано. В представлении потомков древность всегда загадочна, прошлое всегда таинственно и могущественно. Но крупица реального всегда есть в самом невероятном вымысле. Видимо, островок из века в век служил городу какую-то службу, может быть, очень важную. Иначе как объяснишь, почему ростовцы уделяли так много внимания клочку суши на своем озере? Но время многое меняет. Город из «великого» стал обычным. Падало значение города – уменьшалось значение острова. А потом всё забылось, и только легенды хранят смутные воспоминания о былом».

Кто знает, может, Рождественский остров потому и будоражит интерес ростовцев, что он является клочком территории, на которой стоял древний Ростов? Отсутствие на территории современного Ростова археологических находок девятого века, когда город был впервые упомянут в летописи, только подтверждает эту версию.

Однако вернемся к судьбе Ростовского кремля. Сейчас в это трудно поверить, но после того, как в 1788 году архиерейская кафедра была переведена в губернский Ярославль, Ростовский кремль пришел в запустение. Стены, башни и храмы начали разрушаться, под склады перестраивались уникальные строения, гибли иконы, древние книги, рукописи. Дело дошло до того, что в 1818 году было предложено до основания разобрать Ростовский кремль и на его месте построить гостиный двор. Ярославская епархия не возражала. Главный директор путей сообщения генерал-лейтенант Бетанкур уже разработал соответствующий проект. И только вмешательство в события истинно верующих и просвещенных ростовцев спасло кремль от разрушения. Была создана Особая комиссия для наблюдения за работами по восстановлению кремля, принято решение о создании в нем музея церковных древностей. Можно сказать, что кремль уцелел чудом. Но до сих пор остаются неразгаданными тайны Ростовского кремля, всего Ростова Великого. В центре города стоит Конюшенный двор, от которого ныне остались одни развалины. Вот так же нуждается в восстановлении вся древняя ростовская история.

 

6. «ЗДЕСЬ ВОЗРОСЛО И ОКРЕПЛО ВЕЛИКОРУССКОЕ ПЛЕМЯ»

 

В 2007 году в газете «Ростовский вестник» была опубликована статья депутата Муниципального совета Ростова А.Н.Фрязимова «Возродим величие Ростова», в которой он предложил на обсуждение «общественно-социальный проект «Мой родной город», направленный на развитие гражданских инициатив, благоустройство нашего города и возвращение ему былого величия». Проект состоит из трех частей: Создание патриотического бренда Ростова Великого «Алеша Попович – былинный богатырь земли Ростовской»; Благоустройство территории Ростова Великого; Создание фонда общественных сообществ.

Это хорошо, что депутаты наконец-то задумались не только о текущих заботах города, но и о том, как поднять престиж Ростова Великого, вернуть ему былую славу одного из центров духовной и культурной жизни России. В конце статьи автор обратился к читателям газеты с просьбой высказать свои мнения и предложения, что я хочу сделать по поводу первой части предлагаемого проекта – создание патриотического бренда Ростова Великого «Алеша Попович – былинный богатырь земли Ростовской». Эту часть проекта А.Н.Фрязимов обосновывает, по его словам, «по аналогичным, успешно реализованным проектам: «Великий Устюг – родина Деда Мороза», «Мышкин – город мыши», «Муром – родина Ильи Муромца»».

Действительно, бренды этих городов выбраны удачно, однако, при всем моем уважении к истории перечисленных древних городов, вынужден заметить, что других брендов у них просто не могло быть в силу исторических реалий. Другое дело – Ростов Великий, историю которого, без соблюдения исторической справедливости, просто невозможно вместить в узкий бренд «Алеша Попович – былинный богатырь земли Ростовской». Чтобы доказать это положение, достаточно перелистать страницы ростовской истории, вспомнить замечательных ростовцев: князя Константина, основавшего Григорьевский затвор – первое учебное заведение в центре Руси; героически погибшего после Ситской битвы князя Василько; его жену Марью Черниговскую – первую женщину-летописца; учившихся в Григорьевском затворе первого русского профессионального писателя Епифания Премудрого и просветителя Стефана Пермского; выдающихся деятелей Русской православной церкви Сергия Радонежского и Дмитрия Ростовского, вдохновителя строительства уникального Ростовского кремля митрополита Иону Сысоевича, многих других выдающихся ростовцев, а также напомнить события далекого прошлого Ростова Великого, ставшие важными страницами отечественной истории и культуры.

«По большому счету, Ростовский край можно назвать родиной великорусской литературы, начало которой было положено преданиями, житиями, летописями, первыми авторскими произведениями, составляющими золотой фонд древнерусской культуры», – писал мой сын Михаил в книге «Рассказы о ростовской истории». Здесь же он высказал предположение, что именно «на берегу светлого озера Неро начало образовываться наше Отечество, наша государственность».

Версия неожиданная, возможно, спорная, но автор приводит в ее пользу столько доказательств, что невольно начинаешь соглашаться с ним. Тем более что особое положение Ростова Великого в русской истории отмечалось и другими авторами, приведу только один пример. В 1884–1885 гг. по северу России совершали путешествие великий князь Владимир Александрович и великая княгиня Мария Павловна, которых сопровождал известный в то время журналист и писатель Константин Случевский. Позднее он написал книгу об этом путешествии, одна из глав которой была целиком посвящена Ростову Великому. В частности он писал:

«Значение Ростова в истории нашего северо-востока очень велико, здесь возросло и окрепло великорусское племя, это центр Суздальской земли, которая предшествовала Москве в понимании объединения и собирания разрозненных сил наших в одно великое целое».

И это не единственный источник, в котором отмечается особая роль Ростова Великого в русской истории. Отсюда и надо исходить, создавая ростовский патриотический бренд. Что же касается Алеши Поповича, то ростовцы, несомненно, имеют все права, чтобы гордиться этим былинным богатырем родом из Ростова, и в предлагаемом проекте он – как герой русского эпоса – обязательно должен занять достойное место. И не только он, но и Александр Попович – историческая личность более позднего, XIII века – участник знаменитой Липицкой битвы и битвы на Калке, в которой погиб. В книге «Рассказы о ростовской истории» высказывается убеждение, что Алеша и Александр Попович – реальные исторические лица, жившие в разные исторические эпохи, но оба родившиеся на Ростовской земле.

Я прекрасно понимаю, что гораздо проще остановиться на бренде «Алеша Попович – былинный богатырь земли Ростовской»: поставить ему памятник в центре города, написать очередной псевдоисторический роман с занимательно-развлекательным сюжетом о любовных похождениях богатыря и т.д. Но будет ли это справедливо по отношению к истории Ростова и замечательным ростовцам? Сомневаюсь. На мой взгляд, бренд «Здесь возросло и окрепло великорусское племя…» не только более справедлив по отношению к славной, уникальной истории Ростова, но и к современным ростовцам, у которых были такие выдающиеся предки. Конечно, осуществление этого проекта потребует больших усилий, но негоже Ростову Великому, имея за спиной такое великое прошлое, механически копировать то, что сделали в других городах. Не будем забывать – здесь начиналась Россия. Тем более что в Ростове, слава Богу, есть опытные специалисты-музейщики, талантливые художники, эрудированная интеллигенция, заинтересованная общественность, вместе способные осуществить самый смелый и оригинальный проект.

В 2001 году вышел последний номер литературно-исторического журнала «Русь», редакция которого находилась в Ростове. За 10 лет существования журнала вышло около 50 номеров и свыше 20 книжных приложений. Среди подписчиков «Руси» были ведущие научные российские библиотеки, библиотека Конгресса США, практически все областные и краевые библиотеки России. Появление журнала приветствовали Патриарх Всея Руси Алексей Второй, Правление Союза писателей России, писатель А.И.Солженицын, который сказал: «Название журнала и место его издания ко многому обязывают».

Не следует ли восстановить в Ростове издание собственного журнала? При этом в первую очередь надо исходить из того, какое место занимает Ростов в русской истории. Долгое время Ростов называли Ростовом Ярославским – и в этом названии отражалось отношение к городу: скромному и незначительному в масштабах страны, всего лишь рядовому районному центру Ярославской области.

К сожалению, такое отношение к Ростову сохраняется и ныне. Многие считают, что великая древняя история Ростова не имеет никакого отношения к его настоящему статусу. Это мнение, обидное и несправедливое для Ростова и ростовцев, пытался опровергнуть мой покойный сын Михаил, доказывавший в своих краеведческих работах связь слов и понятий Русь–Ростов–Россия. Сравнение судьбы Ростова с судьбой невидимого града Китежа вполне естественно и объяснимо – значительная часть ростовской истории до сих пор остается невидимой, потаенной.

В заключение еще раз повторю слова Константина Случевского: «Значение Ростова в истории нашего северо-востока очень велико, здесь возросло и окрепло великорусское племя». Комментарии, как говорится, излишни.

главная | назад

вперед | содержание