Из книги эсера Г.И. Семенова «Военная и боевая работа
партии социалистов-революционеров за 1917–1918 гг.»:
«Покушение на Ленина я расценивал как крупный политический акт, я считал, что политическая обстановка еще недостаточно созрела для подобных политических ударов, что это покушение надо производить при обстановке начинающегося развала Советской власти и что, следовательно, его надо отсрочить на некоторое время, ибо большевики пользуются еще популярностью, у них есть еще связи с массой... Я узнал от Дашевского, который руководил в это время военной работой в Москве и был в курсе нашей работы, что в Москве есть группа с.-р., которая ставит себе ту же цель, что и мы. Дашевский предложил мне вступить с руководительницей группы в переговоры о присоединении ее группы к моей. Руководительницей группы оказалась Фаня Каплан… При первом же свидании Каплан произвела на меня сильное, яркое впечатление революционерки-террористки. Я предложил лично ей войти в мою группу; ввести всю ее группу целиком, не зная состава, я отказался и предлагал вводить каждого в отдельности после знакомства и персональной оценки. Каплан согласилась. В ее группе оказалось, кроме ее, всего три человека: Пелевин – старый каторжанин, с.-р., бывший матрос; Рудзиевский – кажется, присяжный поверенный, эсерствующий с сильным белогвардейским оттенком, и Маруся – с.-р., лет 20. Рудзиевский и Пелевин произвели на меня определенно отрицательное впечатление. Маруся – более благоприятное, но недостаточно определенное... Предполагалось, что исполнителем будет Фаня...
Мы решили убить Ленина (выстрелом из револьвера) при отъезде его с какого-нибудь митинга. В это время в Москве бывали во всех районах еженедельные митинги, и Ленин выступал на них почти ежедневно, но заранее не было известно, на каком именно митинге он выступит. Мы наметили поэтому такой план действия: город разбивается территориально на 4 части, назначаются 4 исполнителя; в часы, когда идут митинги, районный исполнитель дежурит в условленном месте; на каждом сколько-нибудь крупном митинге обязательно присутствует кто-нибудь из боевиков. Как только Ленин приезжает на тот или другой митинг, дежурный на митинге боевик сообщает районному исполнителю; тот немедленно является на митинг для выполнения акта. Исполнителями я наметил: Каплан, Коноплеву, Федорова и Усова... В Москве было создано Московское бюро ЦК, которым руководил вызванный для этого из Саратова Донской. У Каплан было свидание с Донским (он хотел видеться с нею, как с будущей исполнительницей). Донской на этом свидании говорил, что ЦК не откажется от признания акта делом партии...
Лучшим исполнителем я считал Каплан. Поэтому я послал ее в тот район, где я считал больше всего шансов на приезд Ленина. Послал хорошего боевика, старого с.-р. рабочего Новикова, на завод Михельсона, где ожидался приезд Ленина. Каплан должна была дежурить на Серпуховской площади недалеко от завода. Я считал, что бежать после совершения акта не надо, что за такой момент покушающийся должен отдать жизнь, но практическое решение этого вопроса предоставил каждому из исполнителей. Каплан разделяла мою точку зрения. Все-таки на случай желания Каплан бежать я предложил Новикову нанять извозчика-лихача и поставить наготове, у завода (что Новиков и сделал).
Ленин приехал на завод Михельсона. Окончив говорить, Ленин направился к выходу. Каплан и Новиков пошли следом. Каплан вышла вместе с Лениным и несколькими сопровождавшими его рабочими. Новиков нарочно споткнулся и застрял в выходной двери, задерживая несколько выходящую публику. На минуту между выходной дверью и автомобилем, к которому направлялся Ленин, образовалось пустое пространство. Каплан вынула из сумочки револьвер; выстрелив три раза, тяжело ранила Ленина. Бросилась бежать. Через несколько минут она остановилась и, обернувшись лицом к бегущим за ней, ждала, пока ее арестуют (думаю, что Каплан остановилась, вспомнив свое решение не бежать и овладев собою). Каплан была арестована. На Новикова никто не обратил внимания.
После покушения я стянул всех боевиков на дачи. В газетах появилось заявление ЦК, что партия не принимала участия в акте. Это произвело на нас ошеломляющее впечатление. Увидевшись с Донским, я с негодованием говорил ему о недопустимости такого поведения ЦК, считая это просто трусостью... Донской объяснил заявление ЦК тем, что ЦК считает недопустимым подвергнуть партию, в случае отсутствия такого заявления, разгрому красного террора».
Г.И.Семенов – бывший начальник боевого отряда партии эсеров. В 1922 году он опубликовал за границей книгу, отрывок из которой, касающийся покушения на Ленина, приведен здесь. До этого в ЦК РКП (б) поступило заявление Л.В.Коноплевой – ближайшей соратницы Семенова. Эти документы были использованы ГПУ для организации суда над ЦК партии эсеров и ее активными участниками.
Когда внимательно знакомишься с воспоминаниями Семенова, то настораживает, с какой настойчивостью он доказывает опытность и авторитет Фанни Каплан как террористки, ее заведомо главную роль в покушении на Ленина. Но не все концы с концами сходятся у Семенова. Так он пишет, что до вступления в его организацию Каплан была руководительницей террористической группы из трех человек: бывшего матроса и каторжанина Пелевина, присяжного поверенного Рудзиевского и некой «Маруси». Вызывает сомнение, что больная, недавно перенесшая операцию женщина, за спиной у которой, кроме случайного взрыва в киевской гостинице, не было ни одного террористического акта, руководила двумя мужчинами, один из которых – бывший каторжанин, а другой – человек с образованием, чего не скажешь про Каплан. Семенов сам противоречит себе, когда признается, что было назначено сразу четыре исполнителя и Каплан – всего лишь одна из них. По утверждению Семенова, Каплан в день покушения должна была дежурить на Серпуховской площади. Но как совместить это с показаниями Иванова и воспоминаниями Гиля, заявившими, что Каплан появилась на заводе еще до начала митинга? Не выполняла ли она в тот день роль дежурного боевика, а исполнителем был совсем другой человек, которого Семенов так и не назвал? Опять вспомним двух женщин, за которыми после покушения бежал Батулин. В своей книге, кроме Каплан, Семенов тоже называет двух женщин – Коноплеву и «Марусю». Не стреляла ли в Ленина одна из них, а фанатичка Каплан просто пожертвовала собой во имя идеи?
Многое настораживает в воспоминаниях Семенова – уж больно в удобный момент для суда над партией эсеров появились они. Создается впечатление, что они тоже, как воспоминания Иванова и Гиля, писались под чью-то диктовку. А если так – стоит ли принимать их во внимание? И все-таки, думается, что какие-то крохи истины в книге Семенова есть. Вернемся к показаниям Гиля – он видел бегущего к Ленину мужчину в матросской фуражке. По сообщению Семенова, один из членов группы Каплан – бывший матрос Пелевин. Не его ли видел Гиль? Ведь и в показаниях Иванова фигурировал какой-то матрос, который при выходе Ленина с митинга сдерживал толпу.
«Каплан вынула из сумочки револьвер», – пишет Семенов, а между тем Батулин указывал, что у нее был портфель, в другой руке – зонтик. Если верить Семенову, перед покушением он лично инструктировал Каплан. Как же он не запомнил, что было у нее в руках? Не потому ли никто не обратил внимания на противоречия в показаниях Семенова, что они устраивали и его ближайших сообщников, и суд? Кстати, постановлением ВЦИК Семенов, Коноплева, Пелевин и некоторые другие бывшие эсеры, признавшиеся в участии в терроре, были полностью освобождены от наказания, а те, кто отрицал эти обвинения, были сурово наказаны.
Можно ли с уверенностью сказать, что среди тех, кого оправдали, не было исполнителя покушения на Ленина? Сам Ленин, по воспоминанию Гиля, почему-то считал, что в него стрелял мужчина. Среди тех, кого Семенов послал на завод Михельсона, был некий Новиков. Не он ли и был исполнителем покушения? Впрочем, «женская» версия тоже выглядит убедительно... но без Каплан.
2 сентября состоялся президиум ВЦИК, на котором Петерс заявил, что в ходе следствия появляются новые данные, в связи с чем необходимо провести следственный эксперимент. Свердлов согласился с ним, что следствие надо продолжать, однако вопрос с Каплан надо решать немедленно.
– В деле есть ее признание? Есть. Товарищи, вношу предложение – гражданку Каплан за совершенное ею преступление сегодня расстрелять.
– Признание не может служить доказательством вины, – пытался возразить Свердлову Петерс.
– Нам объявили войну, мы ответим войною. И чем жестче и однозначнее будет ее начало, тем ближе станет конец, – так ответил ему Свердлов.
– С дела Каплан мы имеем шанс раз и навсегда отказаться от подмены закона какой бы то ни было целесообразностью…
Эти слова были сказаны Петерсом на том же заседании ВЦИК, состоявшемся 2 сентября. Позднее в разговоре с американской журналисткой Луизой Брайант – автором книги «Шесть красных месяцев в России», женой Дина Рида, он признался:
«У меня была минута, когда я до смешного не знал, что мне делать, – самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи, или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать ее силой, или... застрелиться самому».
Следственный эксперимент на заводе Михельсона, о котором говорил Петерс на президиуме ВЦИК, все-таки состоялся, хотя судьба Фанни Каплан была уже решена окончательно и бесповоротно. Но не это вызывает большее недоумение. В следственном эксперименте, помимо Виктора Кингисеппа и шофера Гиля, участвовал Яков Юровский, в качестве коменданта «Дома особого назначения» в Екатеринбурге незадолго до этого принимавший участие в расстреле семьи Романовых. Он фотографировал отдельные моменты следственного эксперимента, его подписи стоят под протоколом. Каким образом он оказался в Москве? Почему второй раз именно он участвовал в событиях, во многом определивших кровавую беспощадность гражданской войны?
Однозначно можно сказать одно – это был человек, пользующийся особым доверием Свердлова, который, не добившись полной лояльности от московских чекистов, и направил его на завод Михельсона, чтобы следственный эксперимент подтвердил официальную версию покушения.
