Я спросил Марка, значится ли в их картотеки затерянных сокровищ клад Ростова Великого. Оказалось, он слышит о нем впервые, тут же потребовал рассказать, что я имею в виду. Так я невольно оказался в роли свидетеля по делу еще об одних сокровищах. Чтобы читателю было ясно, о чем пойдет речь, придется вернуться к событиям, когда мы с Марком оказались в гостях у ростовского краеведа Анны Николаевны…
Мое знакомство с Анной Николаевной было, как говорится, шапочным – однажды я приезжал в Ростов на занятия литературной группы при местной газете и вечером, по пути на вокзал, провожал эту милую пожилую женщину домой.
Улицу я нашел без труда, домик запомнился мне веселой резьбой наличников на окнах и высоким крыльцом с резными балясинами. На калитке перед дверью висел почтовый ящик, к крыльцу вела узкая, выложенная красным кирпичом дорожка, по сторонам от нее пестрели цветы.
Я дернул ручку старомодного, с колокольчиком, звонка. Звук его глухо отозвался в глубине дома, послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. На пороге стояла Анна Николаевна, одетая в темное платье. В первый момент она меня не узнала, смотрела сквозь толстые стекла очков доброжелательно, но несколько недоуменно. И только после того, как я назвал свою фамилию, лицо ее просветлело, и она радушно пригласила нас в дом.
Стены комнаты, в которую проводила нас хозяйка, были увешаны пожелтевшими от времени фотографиями в рамочках, графическими и живописными видами Ростова, старинной ростовской финифтью, от которой трудно было отвести взгляд. Здесь же я увидел портрет миловидной девушки – это была сама Анна Николаевна, только в далекой юности. Не изменились глаза – в них по-прежнему светилась доброта и любопытство ко всему окружающему.
Давно хотел я поделиться с Анной Николаевной своими «подозрениями» в отношении ростовского митрополита Ионы Сысоевича, возникавшими у меня всякий раз, когда я оказывался на территории Ростовского митрополичьего двора, которому больше подходило название кремль. И вот такая возможность представилась. Я так приступил к изложению своей версии:
– В построенном Ионой Сысоевичем кремле явно угадывается замысел вознести церковную власть над светской, свои убеждения опальный митрополит выразил в архитектуре.
С этим утверждением Анна Николаевна не стала спорить.
– Но только ли символом политических убеждений был для Ионы Сысоевича возведенный им митрополичий двор? Массивные высокие стены с рядами амбразур могли выдержать настоящую осаду, за ними могли бы разместиться тысячи воинов. Но спрашивается – от кого в то время было обороняться здесь, в центре русского государства?
– Вероятно, на этот вопрос у вас есть собственный ответ? – с интересом выслушав меня и не опротестовав выдвинутых мною доводов, спросила Анна Николаевна.
Я помедлил, прежде чем изложить суть своей версии:
– Не задумал ли честолюбивый Иона Сысоевич совместно с патриархом Никоном бросить здесь прямой вызов светской власти, учредить в России клерикальную, то есть церковную власть, для того и превратил мирный митрополичий двор в настоящую военную крепость?
Анна Николаевна высоко подняла брови, видимо, никак не ожидая такого поворота в моих рассуждениях. Ей даже потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Наконец, разглаживая сухонькими пальцами скатерть на столе, она неторопливо заговорила:
– Вы правы в том, что желание доказать превосходство церковной власти над светской некоторым образом чувствуется в Ростовском кремле. Не спорю, что властный и умный Иона Сысоевич, вероятно, был всей душой на стороне патриарха Никона, следствием чего и стала сцена в Успенском соборе, в результате которой он был лишен звания местоблюстителя патриаршего престола. Но ваше предположение, что он хотел бросить здесь открытый вызов царю, кажется слишком смелым.
Я попытался отстоять свою «заговорщическую» версию, но споткнулся на слове, заметив, как в глазах Марка блеснула усмешка. Не трудно было догадаться, о чем он подумал: что мне опять не дают покоя лавры Шерлока Холмса. Однако Анна Николаевна с удовольствием продолжила начатый мною разговор:
– На первый взгляд, стены Ростовского кремля действительно очень похожи на крепостные – в них имеются бойницы, варовые щели, по крытым переходам можно было обойти все одиннадцать башен кремля: две дозорные со смотровыми вышками-стражницами, четыре фланкирующих и пять угловых. Всё как в настоящей крепости, однако Ростовский кремль – не военное сооружение.
– Но почему?
– Да потому, что в те годы, при наличии достаточно сильной артиллерии, фортификация крепостей была уже другая. Вспомните Петропавловскую крепость в Санкт-Петербурге, построенную чуть позже нашего кремля. Она уже отвечала всем требованиям новой фортификационной науки, а Ростовский кремль – только имитация крепости, хотя и весьма внушительная.
– Иона Сысоевич не мог открыто строить современную военную крепость, это сразу вызвало бы подозрения, вот он и использовал старинную архитектуру, чтобы сбить с толку.
– В следующий раз, когда будете в кремле, внимательно посмотрите на линии боя. Подошвенные бойницы в стенах имеются, а в башнях – отсутствуют. Средней линии вовсе нет, а линию верхнего боя в башнях продолжают окна с наличниками. Окна пробиты и в стенах, под дозорными башнями раньше были даже широкие проездные ворота. Какая же это крепость, если в ней столько слабых, незащищенных мест?
Доводы хозяйки звучали убедительно, но мне подумалось, что в случае военной опасности все эти «слабые места» можно было легко ликвидировать. Анна Николаевна как прочитала мои мысли:
– Собственно, главное состоит не в том, можно было использовать Ростовский кремль в качестве военной крепости или нет. Патриарх Никон никогда не стал бы воевать с царем. Это пустые, ничем необоснованные домыслы. К тому времени, когда Иона Сысоевич начал возводить митрополичий двор, Никон уже официально был лишен патриаршего звания и не мог представлять для царя какой-то реальной угрозы. Как умный и образованный человек, Иона Сысоевич не стал бы посвящать свою жизнь призрачным химерам. Просто это был созидатель по натуре, а богатейшая Ростовская митрополия, которой принадлежали обширные угодия и cвыше полутора десятков тысяч крепостных, позволила ему осуществить его грандиозный архитектурный проект. Вот и все объяснение, почему в Ростове вырос митрополичий двор, столь похожий на крепость.
– И никаких коварных заговоров, – насмешливо добавил Марк, объяснил Анне Николаевне: – Ему без тайн и загадок история кажется просто скучной, недостойной внимания.
Хозяйка ободряюще улыбнулась мне:
– В этом мы с вами – родственные души. Я тоже не люблю, когда начинают утверждать, что всё в нашей истории ясно и всё можно разложить строго по полочкам. Это далеко не так, наша отечественная история до сих пор полна неразгаданных тайн. Тот же Иона Сысоевич и для меня во многом остается загадочным человеком. Удивляет, например, с какой поразительной настойчивостью он пытался превратить Ростовский край чуть ли не в центр русского православия…
Следующий наш разговор с Анной Николаевной о строительстве Ростовского кремля состоялся после того, как в книге ростовского краеведа Александра Яковлевича Артынова «Воспоминания крестьянина села Угодич Ярославской губернии Ростовского уезда», изданной в 1882 году, я прочитал следующую запись, относящуюся к 1826 году:
«...Вскоре после этого приехали в Ростов по высочайшему повелению кладоискатели. Искали как в доме Василия Рохманова (того самого, который в Крымскую войну послал в действующую армию 9000 финифтяных образов по 1000 штук каждого ростовского чудотворца), так и в некоторых местах поблизости Благовещенской церкви, что на рву; работа всюду была безуспешна; продолжалась она с утра, а с наступлением вечера работа прекратилась. Проводя кладоискателей с конвоем в Ярославль, ростовский квартальный надзиратель Григорий Васильевич Агалевцев в присутствии моем рассказывал Василию Афанасьевичу Малышеву, как кладоискатели городов Корчевы, Бежецка и Ростова сблизились между собой. Со слов самого главного ростовского кладоискателя Садикова дело было так: бежецкая помещица Матрена Ивановна Рачинская видела во сне дивное видение: неизвестный ей человек берет ее под руку и ведет в подземный подвал, сделанный из крупного булыжного камня. Придя в подвал, она увидела там груды и бочки золота и серебра и склады различных дорогих мехов; «всё это будет принадлежать тебе, – сказал спутник, только надо иметь тебе для поднятия клада разрыв-траву, а она находится в городе Корчеве у мещанина Алексея Варлаамовича Садикова; он снабдит тебя этой травой и покажет место в городе Ростове, где хранится это сокровище»; точно такой же сон видел и Алексей Садиков, только в подвале были не груды золота и серебра и меха, а одни бочки золота и серебра, каждого металла по двенадцать бочек, а в каждой бочке по четыре ведра. Путеводитель Садикову назвал себя посадским человеком г. Ростова Василием Ивановым Коноваловым-Коньковым, у которого в заведении находится это сокровище, только не имеет он травы для поднятия этого сокровища. Помещица Рачинская отыскала чрез посланных в Корчеву Алексея Садикова, а Алексей Садиков отыскал в Ростове Василия Коновалова-Конькова, таким образом и устроилось дело между тремя кладоискателями: Рачинской, Садиковым и Коноваловым. Впрочем, о сем видении Садиков перед следственной комиссией умолчал».
Это сообщение Артынова больше походило на провинциальный анекдот, однако из пространного примечания издателя книги – ростовского краеведа Андрея Александровича Титова – следовало, что такой случай действительно имел место. Бывал Титов и в доме Коновалова-Конькова «подле земляного вала Ростовского соборного причта: каменный, одноэтажный, о 5 окнах». Историю с поисками клада Титов дополнил примечанием, написанным по материалам архивного дела:
«Несколько дней спустя после восшествия на престол императора Николая Первого приехал в Петербург мещанин Алексей Варлаамович Садиков. Не любопытство и не торговые дела вызвали его в столицу, еще не успевшую опомниться от декабрьских событий. Бедный, почти нищий, Садиков хотел обогатить казну несметным сокровищем. Каким-то образом Садикову удалось подать лично царю прошение; в нем он объяснил, что с давнего времени, именно с 1227 года, хранится в Ростове клад, зарытый великим князем Георгием Всеволодовичем. По уверению Садикова, ценность клада, на худой конец, простиралась до трех миллионов рублей. Двадцать бочонков золота, столько же серебра, да еще целый четверик жемчугу и драгоценных камней, – вот что обещал открыть Садиков, если правительству угодно будет воспользоваться его донесением. Вместимость каждого бочонка определялась от 3 до 4 ведер.
Верноподданническое донесение, очевидно, не отличалось правдоподобностью. Злополучный великий князь, мученически погибший за свою родину на берегах реки Сити в нынешнем Мологском уезде Ярославской губернии, в роковой битве с татарами, едва ли мог скопить такое громадное сокровище и зарыть его в Ростове. Тем не менее, император Николай повелел тогдашнему петербургскому генерал-губернатору Кутузову произвести розыски о кладе. Отправлен был с кладоискателем полицейский чиновник. Ярославскому губернатору Безобразову высочайше повелено было «принять меры к сохранению сокровища». Император обратил свое особое внимание на это дело, имевшее «государственную важность». Клад можно было найти только с помощью «разрыв-травы», ибо, по словам кладоискателя Садикова и других прикосновенных к делу лиц (подпоручицы Рачинской, ростовского мещанина Коновалова, мещан Ясырева и Холщевникова, дьячка Николая Иванова и крестьянина Кручинина), клад хранится в погребе за железной дверью, а перед дверью мраморная доска висит, а на той доске надпись: «Если кто найдет разрыв-траву, тот может получить сокровища, положенные под доскою в 1227 году великим князем таким-то».
Мещанин Коновалов заявил перед стряпчим и другим чиновным людом, что он проникал в погреб, своими глазами видел сокровище, своими руками брал пригоршни золота и алмазов, но лишь только удалялся из погреба, тотчас нападала на него слепота, и он бросал сокровища, предпочитая быть нищим, да зрячим, нежели миллионщиком, да слепым.
С этим кладом, по словам архивного дела, было множество мытарств. Обыски производились и в Ростове, и в Ярославле. Дело кончилось по приговору Ярославской казенной палаты плетьми и другими менее жестокими наказаниями. Так, дворянка Рачинская, приговоренная Ярославским уездным судом к аресту при полиции на хлебе и воде на одну неделю, получила лишь выговор «с подтверждением, дабы впредь от всяких неосновательных и состоянию ея неприличных поступков удалялась».
Хотя примечание Титова, написанное на основании материалов архивного дела, и выглядело убедительнее, чем рассказ Артынова, все равно оставалось чувство недоумения.
Как умный и образованный Николай Первый мог поверить в легенду с разрыв-травой?
Как безродному Садикову удалось подать свое донесение императору, тем более – сразу после восстания декабристов, когда у Николая было полно других, более важных забот?
Какими доводами Садиков убедил императора начать поиски сказочных сокровищ?
Какую роль в этой истории сыграл Коновалов, заявивший на суде, что уже проникал в погреб и своими глазами видел эти сокровища?
Почему поиски сокровищ проводились не только в Ростове, где, по заявлению Садикова, они хранились, но и в Ярославле?
Какое отношение имела к этим событиям «подпоручица Рачинская» и другие лица, указанные в примечании Титова?
Память вернула меня к разговору с Анной Николаевной о строительстве Ростовского кремля. Его возведение началось сразу после возвращения ростовского митрополита Ионы Сысоевича из Моcквы, где он занимал пост местоблюстителя патриаршего престола, но проштрафился, подойдя под благословение опального патриарха Никона. Тогда я задался вопросом, для чего в центре русского государства, которому в то время не грозила прямая военная опасность, была возведена столь мощная крепость? После знакомства с сообщением Артынова меня заинтересовало другое – на какие средства ростовский митрополит на протяжении тридцати лет занимался этим грандиозным строительством?
Я обратился к книге Анны Николаевны «Ростов Великий» и нашел в ней такой ответ на этот вопрос: «Ростовская митрополия была богатым феодалом. По переписи 1678 года ей принадлежало 16118 крепостных, много земли, леса, соляных варниц, различных угодий и вотчин в уездах: Ростовском, Ярославском, Белоозерском, Велико-Устюжском, Вологодском и других. Для управления ими была создана особая система со штатом в 269 человек. Помимо этого, огромные доходы давали церковные службы, часовни, крестные ходы, кружечные сборы у мощей, икон, вклады богатых людей».
Всё казалось правильным, логичным, но меня не оставляло сомнение, что это не вся правда о строительстве Ростовского кремля. Оно началось в 1664 году, перепись была составлена спустя четырнадцать лет, но по ней никак не чувствовалось, что такое грандиозное строительство хоть чуточку сказалось на финансовом положении ростовской митрополии. Были и другие богатые митрополии, но они не занимались таким небывалым по своим масштабам строительством! И где? Не в Москве, не в Киеве, не в Новгороде – а в Ростове, который к тому времени, как ни прискорбно, уже утратил свое былое величие и значение. Складывалось впечатление, что помимо некоторых объективных причин, обусловивших это строительство, было какое-то субъективное, но решающее обстоятельство, до сих пор остающееся неизвестным.
Перелистывая книгу Анны Николаевны, я обратил внимание еще на одну загадочную страницу ростовской истории. После поражения под Нарвой, когда русская армия потеряла почти всю свою артиллерию, Петр Первый повелел пустить в переплавку церковные и монастырские колокола. Этой участи подверглась даже первопрестольная Москва – а Ростов Великий ее счастливо избежал, не пострадали ни ростовские храмы, ни знаменитая звонница Успенского собора с уникальными ростовскими колоколами.
В чем дело? Почему Петр, для которого военное могущество России было важнее всего – даже на православную церковь замахнулся, – сделал это странное исключение?
В своей книге Анна Николаевна объясняла это тем, что «в 1691 году Петр Первый из митрополичьих кладовых взял серебряной утвари 15 пудов и перечеканил ее на монеты, а в годы с 1692 по 1700 Ростовская митрополия выплатила в государственную казну 15000 рублей – сумму по тому времени огромную».
И опять всё выглядело убедительно и логично, однако возникал вопрос: как же так получилось, что даже после завершения грандиозного строительства казна Ростовской митрополии ничуть не оскудела, а даже смогла откупиться от царя, которому были глубоко чужды интересы церкви?
И у меня невольно возникло предположение – уж не нашел ли Иона Сысоевич или кто-то из его окружения те самые сокровища, которые пытались отыскать при Николае Первом?
Когда при очередной встрече с Анной Николаевной я спросил ее, что она думает о поисках в Ростове тайника с сокровищами, о которых Артынов рассказал в своих «Воспоминаниях», она ответила так:
– В свое время я тоже интересовалась этим делом, но, в конце концов, пришла к выводу, что оно возникло на слухах и недоразумениях. В Ростове до сих пор говорят о золотых воротах, брошенных в озеро Неро перед взятием города татарами, хотя никаких исторических сведений об этом нет. Думаю, что тайник с сокровищами – того же рода.
Ответ Анны Николаевны разочаровал меня, но не переубедил, поэтому я изложил ей свое понимание событий:
– Согласен, что в сообщении Артынова и в примечании Титова эта история выглядит не совсем убедительно, но давайте отбросим сказочные элементы вроде разрыв-травы и посмотрим, что останется. Первое. Есть человек, который слышал о тайнике или, даже видел его, – Коновалов, перед высокой комиссией не побоявшийся заявить о существовании этих сокровищ. Он не мог не понимать, что за обман его ждет суровое наказание, значит, твердо верил в то, о чем говорил. Второе. Каким образом Садикову удалось убедить Николая Первого в необходимости поисков клада? Единственное объяснение – у него на руках был план тайника или какое-то другое документальное свидетельство, которое он и представил императору. Вероятно, чтобы проникнуть в тайник, нужно было провести большие земляные работы, получить разрешение властей, потому Садиков и обратился в самую высокую инстанцию. Третье. Вместо планомерных и длительных поисков тайника присланная в Ростов комиссия ограничилась одной видимостью – и обвинила в неудаче Садикова и других лиц, причастных к этой истории.
Осмысливая мое заявление, Анна Николаевна некоторое время помолчала, потом вышла в соседнюю комнату, вернувшись, положила на стол какую-то старинную книгу, рядом развернула сложенный вчетверо лист плотной бумаги, оказавшийся планом Ростова. Раскрыв книгу, нашла нужное место и прочитала:
– «Память перенесенных погромов была еще жива; в 1632 году по царскому приказу в Ростове начал сооружаться земляной вал на протяжении почти трех верст, с двумя каменными и третьим деревянным подземными ходами»… Титов пишет, дом Коновалова стоял возле самого земляного вала. В прошлом году в Ростове работала научная экспедиция архитектурного института, которая зарегистрировала вдоль валов девять аномалий, где предполагается существование в земле каких-то пустот. Получается, что дом Коновалова находился в самом центре одной из этих аномалий.
Я внимательно вгляделся в лежащий на столе план. Конфигурация валов напоминала кривую девятиконечную звезду с зубьями-выступами, очертания находящегося внутри кремля – вытянутый с севера на юг неправильный прямоугольник: в центре – собственно кремль, называемый также Владычным двором, внизу – Соборная площадь с Успенским собором и звонницей, вверху – обнесенный стеной Митрополичий сад. На мой вопрос, обнаружили ли аномалии в самом кремле, Анна Николаевна показала три точки: первую – между Успенским собором и церковью Воскресения, вторую – в районе, примыкающем к княжьим теремам, третью – вблизи архиерейских покоев. Начало подземелий, ведущих к земляному валу, было где-то здесь.
Как сообщила мне Анна Николаевна, валы строили три года, руководил работами военный инженер Ян Корнилиус Роденберг, выходец из Голландии, поэтому укрепления были выполнены на самом высоком уровне тогдашней фортификации. Высота вала достигала 9 метров, перед ним насыпался более низкий привалок, за ним – наполненный водой ров. Для въезда в город были сделаны три проезда, главный – с западной стороны, со сторожевой башней и закрывающимися воротами, над двумя другими были построены «вислые» мосты. Девять выступов-зубьев позволяли защитникам города держать оборону надежно, откуда бы враг ни подступил. Силы и средства на строительство были затрачены огромные – одновременно работало свыше тысячи человек, выполнявших государственную повинность, однако по своему прямому назначению – защищать город от вражеских набегов – валы так и не использовались. 1608-й год, когда Ростов был взят польскими интервентами, оказался последним годом в длинной цепи военных лихолетий. Следовательно, без применения оказались и подземелья под валами, которые упоминались в старинной книге.
– Есть сведения, что подземные ходы существовали в Ростове и до постройки валов, – дополнила свое сообщение Анна Николаевна. – Было их даже не три, а семь. Возможно, в семнадцатом веке три из них, наиболее сохранившиеся, отремонтировали. В любом случае примечательно, что дом Коновалова, в районе которого искали сокровища, находится в зоне одного из предполагаемых подземелий.
– Но откуда взялись эти несметные сокровища? Если верить Садикову, их спрятал здесь в 1227 году великий князь Юрий Всеволодович. Совершенно непонятно, чем вызвана эта дата.
– Возможно, имелся в виду 1237 год, в декабре которого на Русь напали полчища Батыя, – высказала предположение Анна Николаевна. – Но и тогда трудно объяснить, почему сокровища Юрия Всеволодовича, княжившего во Владимире, оказались в Ростове.
– Может, Юрий перевез сокровища в Ростов, зная о существовании здесь надежного тайника?
– В марте 1238 года в битве с татарами на реке Сити Юрий Всеволодович погиб, а его племянник ростовский князь Василько попал в плен и после пыток был убит. Таким образом, если поверить этой версии, погибли те, кто знал о спрятанных сокровищах, потому они и остались в своем тайнике.
– Получается вполне убедительная версия. Если это действительно были сокровища, принадлежавшие великим князьям, то становится понятно, почему Николай Первый организовал их поиски. Но как объяснить, почему эти поиски так быстро закончили?
– Видимо, сразу же убедились, что сведения Садикова не стоят и ломаного гроша…
Я схематично зарисовал в записной книжке план земляных валов вокруг Ростовского кремля, пометил на нем пересекающие валы улицы и переулки, звездочками указал двенадцать точек, где были выявлены подземные аномалии: девять возле валов и три внутри кремля. Попытался соединить эти точки таким образом, чтобы представить себе реальное расположение подземелий. Вариантов получилось несколько, но самым вероятным, на мой взгляд, оказался тот, который проходил возле предполагаемого местоположения дома Коновалова.
Затем я изложил Анне Николаевне возникшее у меня предположение, что сокровища, которые пытались отыскать при Николае Первом, отыскал митрополит Иона Сысоевич, что и позволило ему возвести Ростовский кремль.
– Если бы эти сокровища были найдены при Ионе Сысоевиче, то он не рискнул бы скрыть находку и обязательно сообщил бы о ней в Москву, – решительно сказала она, но тут же добавила: – Впрочем, тут есть одно интересное обстоятельство. Вы помните легенду о ростовском монахе Авраамии, который на реке Ишне получил жезл от Иоанна Богослова и сокрушил им каменный идол языческого бога Велеса?
Я читал об этой легенде в книге Анны Николаевны о Ростове Великом, поэтому сразу вспомнил, чем закончилась эта история:
– Черт под видом воина сочинил на Авраамия донос князю, состоялся неправедный суд, и Авраамий был казнен.
– А в чем конкретно состояла суть этого доноса, вы знаете?
– В вашей книге об этом не написано.
– Авраамий был обвинен в том, что нашел клад, сокровищами которого не пожелал поделиться с князем, за что тот его и казнил. Получается, вы приписываете Ионе Сысоевичу то же самое преступление, за которое несправедливо осудили Авраамия. В церкви Иоанна Богослова на территории Ростовского кремля доносу на Авраамия и суду над ним посвящено несколько фресок.
– Любопытно. Насколько я помню, эту церковь возводили и расписывали при Ионе Сысоевиче?
– Да, она была построена по велению Ионы Сысоевича как домовая церковь при Палате для пришествия государей. Фрески приписывают мастеру Дмитрию Григорьеву «со товарищами». Именно в синодике этой церкви после рода самого митрополита значится род каменщика Петра Досаева, который, вероятней всего, и был зодчим Ростовского кремля. Кстати, тема суда отражена в стенописи еще двух храмов: Воскресения и Спаса на Сенях, где изображен оправдавший Христа Пилат.
– Чем вы объясняете такое повышенное внимание к судебной теме?
– Скорее всего, личными мотивами – как приверженца патриарха Никона, Иону Сысоевича отстранили от должности местоблюстителя патриаршего престола, судили церковным собором.
Я попросил Анну Николаевну рассказать подробней, за что пострадал Иона Сысоевич.
– Патриарх Никон, считавший «священство выше царства», самовольно сложил с себя свои церковные обязанности и уединился в Ново-Иерусалимском монастыре, надеясь, видимо, что царь сам обратится к нему с поклоном и признает его главенство. Но этого не случилось. Когда же Никон без разрешения царя вернулся в Москву и во время обедни неожиданно появился в Успенском соборе, то Иона Сысоевич, бывший в то время местоблюстителем патриаршего престола, подошел под его благословение.
– Смелый поступок.
– Вот за эту смелость он и поплатился – его сразу же отстранили от высокой должности местоблюстителя и навсегда отправили в Ростов, где он прослужил митрополитом без малого сорок лет.
– Что же заставило его пойти на такой шаг?
– Одни доказывали, что Иона Сысоевич сделал это умышленно, продемонстрировав таким образом свою солидарность с Никоном. Другие утверждали, что он просто растерялся, потому и попросил благословения опального патриарха. Современные исследователи тоже не пришли к единому мнению.
– А может, легенду об Авраамии Иона Сысоевич вспомнил по другой причине – она в завуалированной форме как бы рассказывала не о вымышленных сокровищах, а о действительно обнаруженных митрополитом, благодаря которым он и построил Ростовский кремль? Князь несправедливо обвинил и казнил неповинного Авраамия. Иона Сысоевич, восстанавливая историческую справедливость, утаил найденные сокровища и возвел на них митрополичий двор, который должен был доказать, что церковная власть выше светской, «священство выше царства».
– По правде признаться, я никогда не смотрела на легенду об Авраамии, которую всячески пропагандировал Иона Сысоевич, под таким неожиданным углом зрения, – с улыбкой произнесла Анна Николаевна, видимо, не восприняв мою версию всерьез. – Но вы правы, тема сокрытого клада с сокровищами здесь присутствует. Другое дело – связано ли это с возведением кремля? Я все-таки считаю, что его строительство никакого отношение к кладоискательству не имеет, и было осуществлено за счет реальных доходов Ростовской митрополии.
Таким образом, мы с Анной Николаевной остались каждый при своем мнении, но этот разговор еще больше укрепил меня в моих подозрениях.
Когда я изложил историю поиска в Ростове княжеских сокровищ, Марк согласился не со мной, а с Анной Николаевной. Таким образом, ростовский тайник великого князя Юрия Всеволодовича не попал в картотеку затерянных сокровищ.
