НЕЖНЫЕ, ПРЕДАННЫЕ И ТАЛАНТЛИВЫЕ ЯРОСЛАВНЫ

Если Ярославль действительно назван в честь Ярослава Мудрого, то ярославцам должно быть приятно осознавать, что его дочери – Анна, Анастасия и Елизавета Ярославны – тоже оставили заметный след в истории, и не только в русской. Ярослав Мудрый установил дипломатические отношения и культурные связи с крупнейшими европейскими странами. Сам был женат на дочери шведского короля. Дочь Анастасия стала женой венгерского короля Андрея. Елизавета вышла замуж за норвежского короля. Познакомились они, когда будущий король некоторое время жил при дворе Ярослава Мудрого. Здесь Гаральд в честь Елизаветы Ярославны сложил песню о своих подвигах, каждая строфа которой заканчивалась рефреном: «Только русская девушка в золотом ожерелье пренебрегает мною». Стихи звучали во дворце Ярослава!

Другую свою дочь Анну в 1048 году Ярослав Мудрый выдал за короля Франции. Писатель Антонин Ладинский написал об этом целый роман под названием «Анна Ярославна – королева Франции». Сватать Анну за французского короля Генриха Первого в Киев прибыл специальный посол, целых два года продолжался ее путь во Францию. Эта тема нашла отражение в кинофильме известного режиссера Игоря Масленникова «Ярославна – королева Франции». В судьбе Анны Ярославны отразилось не только ее личная, женская судьба – это было время, когда русский народ начал реально утверждать себя в семье ведущих народов Европы, в том числе благодаря династическим бракам. Анна активно участвовала в государственных делах в годы опекунства над своим несовершеннолетним сыном Филиппом, хорошо знала латынь и ставила свою подпись на официальных документах.

Ярославский поэт Павел Голосов в одном из стихотворений хорошо сказал: «Замужество – это женское мужество». Анна, Елизавета и Анастасия Ярославны проявили это мужество в полной мере, оставив яркий след в истории.

Ярославские женщины могут гордиться тем, что одна из самых ярких и пленительных героинь русской литературы – жена князя Игоря – носит имя Ярославна. В том, что автор «Слова о полку Игореве» не называл ее по имени – Евфросинья – а по отчеству, более поэтичному и женственному, еще раз проявился его талант. Впрочем, в этом, возможно, сказалось уважение автора «Слова» к ее отцу – князю Ярославу Владимировичу Галицкому, которого он называет Осмомыслом, то есть делающим сразу восемь дел. Известно, что это был умный и деятельный князь, славный своим красноречием, «бе же князь мудр и речен языком», – писал о нем летописец.

Кроме того, что сказано о Ярославне в «Слове», немного известно нам о ней. Замуж она вышла за три года до трагического похода, когда ей исполнилось всего шестнадцать лет, а у князя Игоря уже был взрослый сын. Вот и все сведения, однако, благодаря автору «Слова», имя Ярославны осталось в нашей памяти навечно.

Приведем отрывок из современной литературоведческой работы, посвященной «Слову о полку Игореве»: «Нежная и преданная, самоотверженная и верная, Ярославна изливает свое горе в традиционном плаче. Но так задушевно и драматично он звучит! Ярославна не просто выполняет положенный ритуал. Она искренне скорбит о гибели дружины мужа, о ранах Игоря, жалея о том, что нет ее рядом, что не может она помочь, хотя душа ее готова лететь птицей, облегчить любимому страдания. Уже в этом древнем памятнике заложены традиции, котором потом разовьются в нашей классической литературе. Образ Ярославны проявится и дополнится чертами и достоинствами, обретет новую жизнь в героинях Пушкина и Некрасова, Тургенева и Толстого, но начало было положено в «Слове»».

Как говорится – не прибавить и не убавить, сказано точно. Известный исследователь древнерусской литературы О.А.Державина, которой в Литературном институте им. А.М.Горького я (Б.С.) сдавал экзамен по древнерусской литературе, опубликовала отдельную работу «Образ Ярославны в творчестве поэтов XIX - XX вв». О Ярославне писали Валерий Брюсов, Людмила Татьяничева, Николай Заболоцкий, Александр Прокофьев. Список можно продолжать до наших дней, так привлекателен для поэтов образ Ярославны.

«Плач Ярославны» – самая яркая и эмоциональная часть «Слова о полку Игореве» – так считал Пушкин, утверждавший, что все русские поэты восемнадцатого века «не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны». Так появилась версия, что автором слова могла быть женщина. И больше всего на эту роль подходит Марья Черниговская – жена ростовского князя Василько, погибшего в Ситской битве. Исследователи считают, что она принимала участие в составлении Ростовского летописного свода, в который вошли ее рассказы о гибели Василько, о перенесении в Ростов тела погибшего в Ситской битве великого князя Юрия. Также ею было написано «Житие Михаила Черниговского и боярина Федора», погибших в Орде. Доктор исторических наук Н.Пушкарева в статье «Женщины в исторических судьбах России X – XIX вв.» так написала о Марье Михайловне Черниговской: «Она по-женски эмоционально описала ужасы монгольского завоевания так, что судьба ее семьи и близких предстала малой частью национальной трагедии». С учетом этого замечания уже не такой фантастической кажется высказанная ранее версия, что Марья Черниговская могла быть автором «Слова о погибели русской земли».

Кстати, среди многочисленных версий, касающихся истории происхождения «Слова о полку Игореве», есть и такая: героиня названа Ярославной, «Слово» нашли в Ярославле, следовательно, автор – ярославец, прославивший землячку и родной город. Однако вряд ли эта версия имеет под собой серьезные основания. Другое дело, что талантливые Ярославны действительно внесли немалый вклад в отечественную литературу. И этот список не ограничивается только женой ростовского князя Василько Марией Черниговской – первой женщиной-летописцем…

Среди рукописей, с которыми довелось ознакомиться ростовскому краеведу А.Я.Артынову, фигурирует так называемый Мусин-Пушкинский сборник, содержащий 120 текстов о князьях языческой Руси VIII–IX вв., то есть описанные в них события выходили за границы «Повести временных лет». Именно это обстоятельство и возбудило гнев тех, кто считал и продолжает считать, что перед событиями, описанными в «Повести временных лет», русской истории (а, следовательно, и русского народа) практически не было. Короче говоря, Мусин-Пушкинскому сборнику выпала примерно та же судьба, что и знаменитой «Влесовой книге», которую многие исследователи тоже считают подделкой. И все потому, что существование этих произведений рушит установившееся представление о русской истории, в основе которой лежит норманнская теория, унижающая достоинство русского народа.

По сведениям, приведенным Артыновым, полное название Мусин-Пушкинского сборника звучало так: «Книга о славяно-русском народе, о великих князьях русских и ростовских, отколе призыде корень их». Написана она была, по его мнению, княгиней Ириной Михайловной Мусиной-Пушкиной вместе со своим супругом Алексеем Богдановичем – стольником царя Алексея Михайловича. Время написания – вторая половина XVII – начало XVIII в. Было в ней более пятисот страниц, «в дестевую меру, на грубой желтоватой бумаге, и писана кудреватым почерком не одной руки, с картинками и заставками весьма искусной руки». По предположению А.А.Титова, это могли быть просто записи рассказов, которые собирались и излагались досужими дворовыми для развлечения своих господ, скучавших в деревенской глуши. «Но и в этом случае, – оговаривался А.А.Титов, – подобного рода рассказы весьма любопытны, так как они чисто местного характера – Ростовской области – и носят на себе следы великокняжеских преданий удельной Руси».

«Литературный подвиг Мусиных–Пушкиных» – так назывался очерк Юрия Бегунова, опубликованный в № 2 журнала «Русь» за 1999 год, в котором подробно рассказывается об этой незаурядной супружеской паре. Алексей Богданович Мусин-Пушкин был потомком боярина Григория Пушки и Михаила Тимофеевича Мусы. Рано оставшись сиротой, он с помощью своего дяди дослужился до звания стольника при царе Алексее Михайловиче. Его жена Ирина Михайловна – дочь потомка ярославских князей Луговских – получила хорошее образование, знала польский, латинский, греческий и немецкий языки «Была она нраву пылкого, предприимчивого, притом слыла неустрашимой наездницей и смелой охотницей в чистом поле и дремучем лесу Ростовской земли, где у князей Луговских имелись богатые вотчины», – пишет Ю.Бегунов. Читаем далее:

«В одну темную зимнюю ночь похитил боярин Алексей боярышню Ирину из ее светлицы и увез ее из Белокаменной на берега реки Мологи, в родовую вотчину село Иломну, наследие своей матери. И там местный священник сочетал Алексея и Ирину законным браком, после чего молодые супруги зажили счастливо и безмятежно вдали от шума столичного. Вдруг по Ростово-Ярославской земле пронеслась весть от ростовского владыки Ионы Сысоевича, что царь Алексей Михайлович собирает войско, чтобы идти в поход на мятежную Литву и крымских татар. Шел 1655 год. Тогда был объявлен поход ради освобождения города Смоленска, который был исстари русским городом, захваченным в начале XV века литовцами. Молодецкая кровь закипела в жилах Алексея против крамольной Литвы, сведшей в могилу его родителей. Он стал собираться в поход и супругу свою Ирину пригласил ехать вместе с ним. Вооружась в доспехи ратные, Ирина была готова выступить в поход под именем Ивана, младшего брата Алексея. Вскоре два добрых молодца в полном вооружении поехали в Ростов Великий, потом в Старопрестольную, где они уже не застали царя. Поспешно молодые вины выехали вслед ему, к городу Смоленску. Здесь под стенами Смоленска два «брата» Мусины-Пушкины подружились с воеводой казацким, присланным России на помощь от украинского гетмана Богдана Хмельницкого. Эта дружба заставила их решиться на беспримерный подвиг: с горсткой охотников на глазах царя напасть на главный полк литовского войска и разбить его. За подвиг свой «братья» Мусины-Пушкины были награждены царем боевым оружием и дарами, а также отмечены дружбой царскою… Вскоре по царскому слову они отправились в Москву. Там стольник Алексей Богданович стал заниматься отечественной литературой и историей, в чем проявил свой обширный ум и незаурядное мастерство. От него ни в чем не отставала и супруга его Ирина, которая наладила большую переписку с иностранными учеными, особенно с польскими. Но главным источником был местный фольклор... Не удовлетворившись исследовательской работой в Москве, Мусины-Пушкины в 1656 г. поехали в село Дмитриановское Зверинцевской волости Ростовской земли. Там, а также в вотчине жены, расположенной недалеко от впадения Гремучего ручья в реку Копронку, начали они собирать и записывать в ростовских деревнях и селах сказания и предания, сказочные повести. Таким образом, они мало-помалу вместе написали «Книгу о великих князьях русских, отколе произыде корень их».

После смерти в 1669 году мужа Ирина Михайловна поселилась в селе Угодичи. Завела обширную переписку, в том числе с иностранными учеными, что не понравилось местным воеводам. В результате ей запретили ездить в Москву и общаться с иностранцами, однако, по словам Ю.Бегунова, она продолжала заниматься литературным трудом до самой смерти в 1701 году.

Вот такая незаурядная судьба выпала на долю нашей землячки Ирины Михайловны Луговской из рода ярославских князей. В этой истории есть одно обстоятельство, которое может оказаться знаменательным. В конце XVIII в. граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин нашел на Ярославской земле «Слово о полку Игореве» – а его предки, оказывается, были владельцами другого уникального сборника, содержавшего сведения, которые, по замечанию Титова, «были поистине замечательными». Что скрывается за этим? Не просматривается ли здесь еще один след, ведущий к разгадке тайны «Слова о полку Игореве»?

Итак, в XIII веке на ярославской земле занималась литературным трудом Марья Черниговская – первая русская женщина–летописец. В XVII столетии эту эстафету литературного подвижничества подхватила Анна Луговская. XVIII столетие отмечено именем еще одной нашей славной землячки – Прасковьи Ивановны Жемчуговой. Вот что писали о ней ярославские исследователи М.Г.Ваняшова и С.В.Лапшина:

«Жемчугова-Ковалева Прасковья Ивановна (3.07.1768 г., село Уславцево Ростовского уезда Ярославской губернии – 23.02.1803 г., г. Санкт-Петербург, похоронена в Александро-Невской Лавре). Родилась в семье крепостного крестьянина. В 1779 году была отослана ко двору графа П.Б.Шереметева, решившего создать крепостной театр, для обучения «театральному мастерству и галантным манерам». Воспитывалась в барском доме, в числе других детей, «определенных к театру». С начала 80-х годов ХVIII века занимает положение первой актрисы шереметевской труппы, в театре, расположенном в подмосковной усадьбе графа Кусково.

Вскоре Жемчугова-Ковалева становится фавориткой графа Н.П.Шереметева. Несмотря на большое чувство, любовь и привязанность к Жемчуговой-Ковалевой, граф Н.П.Шереметев не сразу решился оформить брак с крепостной актрисой. В 1798 году Жемчугова-Ковалева была освобождена от крепостной зависимости. Спустя еще три года, в 1801 году, граф Н.П.Шереметев решился вступить с нею в брак. Венчание проходило в церкви Симеона Столпника в Москве и было тайным. Тогда же через архив Министерства иностранных дел он разыскивает бумаги, говорившие о том, что некие польские шляхтичи еще в XVII веке были взяты русским войском в плен и после войны остались жить в России, это дало возможность сфабриковать документы, доказывающие польское происхождение Жемчуговой-Ковалевой. К этому времени здоровье Жемчугова-Ковалевой было подорвано. 3 февраля 1803 года Жемчугова-Ковалева родила сына Дмитрия, но, будучи больной чахоткою, она так и не оправилась после родов и умерла».

В настоящее время существуют три версии, где родилась Прасковья Жемчугова. По первой версии – это деревня Николо-Березники нынешнего Борисоглебского района Ярославской области. Во второй версии фигурирует деревня Березина в 15 километрах от Большого Села, вверх по реке Молокше. Наконец, по третье версии, упомянутой в приведенной выше информации, Прасковья Жемчугова родом из села Уславцево неподалеку от поселка Борисоглебского.

В том, что Параша Жемчугова родилась в деревне Николо-Березники, был уверен известный ярославский краевед Александр Константинович Салтыков, в 1980 году изложивший эту версию в Борисоглебской районной газете «Новое время». А в селе Уславцево стояла часовня, якобы построенная графом Шереметевым на месте своей первой встречи с Парашей Жемчуговой.

«Ярославская Золушка» – так назывался очерк журналиста Юрия Белякова, посвященный Прасковье Ивановне Жемчуговой и опубликованный в № 1 журнала «Русь» за 1996 год. «Сейчас на этом месте лишь куча битых кирпичей, – писал автор очерка. – Кстати, на каждом кирпиче пометка – «ЗГШ», что означает «Заводы графа Шереметева»».

В Большом Селе стоит церковь Параскевы Пятницы, в которой, по легенде, в 1768 году крестили Парашу – дочь деревенского кузнеца Ивана Степановича Ковалева. В деревне Березина сохранились нижние венцы фундамента дома, в котором, по убеждению местных жителей, жила многочисленная семья Ковалевых – у Параши были братья Афанасий, Николай, Михаил, Иван и сестра Матрена.

Сейчас трудно сказать, которая из версий места рождения Параши Жемчуговой ближе к истине, но точно известно, что уже в восемь лет она оказалась в Кусково – подмосковном имении графа Шувалова, где воспитывалась под руководством «одной из графских приживалок княгини Марьи Михайловны Долгорукой, – пишет Ю.Беляков. – В господский дворец Парашу взяли за отличные вокальные данные, ее готовили специально для музыкального театра графа».

Автор очерка «Ярославская Золушка» подробно излагает, в каких операх пела Параша Жемчугова, как ее пением наслаждались Екатерина Вторая, Павел Первый, польский король Станислав Август, как для женитьбы на своей крепостной граф нанял ловкого стряпчего, который сфабриковал документы, по которым она являлась потомком «некоего поляка шляхтича Якуба Ковалевского, будто бы плененного русскими в битве под Полтавой. Более того, сметливый стряпчий на деньги графа съездил в Белоруссию и разыскал там одного обедневшего дворянина, «потомка» Якуба Ковалевского, который (надо полагать, за немалую мзду) не только подтвердил всё вышеизложенное, но и – явный перебор со стороны графа – согласился сыграть во время венчания роль отца Прасковьи Ивановны. Подлинный отец, как всегда, работал в кусковской кузнице».

Почему здесь названа «кусковская кузница» – непонятно. Вряд ли граф Шереметев перевел в Кусково настоящего отца Параши, который, скорее всего, в день свадьбы своей дочери продолжал работать в деревенской кузнице на родной ярославской земле.

Прасковья Жемчугова умерла 23 февраля 1803 года в Санкт-Петербурге, когда ей было всего 35 лет. За 20 дней до этого она родила сына, которого назвали Дмитрием. На территории Спасо-Яковлевского монастыря в Ростове стоит Дмитриевский собор, который построил граф Шереметев, поэтому собор часто называют Шереметевским. Сюда просвещенный граф Шереметев намеревался перенести обретенные мощи Дмитрия Ростовского, но этому неожиданно воспротивились монахи. Существует предположение, что в проектировании собора участвовал известный скульптор Джакомо Кваренги, провожавший Парашу Жемчугову в последний путь.

Среди провожавших великую актрису был и художник Николай Артынов, из крепостных выбившийся в академики живописи. Им были сделаны два портрета Прасковьи Жемчуговой, в том числе «Портрет П.И.Ковалевой в полосатом халате», который стал ее последним прижизненным портретом. «Вглядываешься в потухшие, как бы перегоревшие глаза певицы – и вдруг понимаешь, что они глядят уже… оттуда. Художник хотел изобразить молодую женщину, собирающуюся стать матерью, а изобразил то, что ему подспудно открылось при общении с моделью – Смерть, неизбежную и скорую», – писал об этом портрете автор очерка «Ярославская Золушка».

И невольно сравниваешь его с другим портретом, на котором Прасковья Жемчугова изображена в роли девушки-героини Элианы из оперы французского композитора Гретри «Самнитские браки». Впервые она выступила в этой роли в 1783 году, и этой же ролью закончила свою артистическую карьеру в 1797 году.

«Элиана появлялась на поле брани в трудную минуту и, вдохновив войска, обеспечивала победу самнитянам. Этим она приобретала право на брак с любым юношей. К храму Дианы в Риме она подъезжала на боевой колеснице в атласном костюме с накинутой на плечи оранжевой мантией с написанными по ткани тигровыми полосами, в великолепном головном уборе с большим сердоликовым камнем, украшенном белыми и голубыми страусовыми перьями, со щитом в руках, горящим от блеска драгоценных камней», – писала Н.А.Елизарова в книге «Крепостная актриса П.И.Жемчугова-Ковалева», вышедшей в 1952 году. Имя художника, написавшего этот портрет, хранящийся ныне в музее «Усадьба Кусково», осталось неизвестным.

Но более интересным представляется другая загадка – где на самом деле родилась Прасковья Жемчугова? То, что это была ярославская земля, не вызывает сомнений. Но где конкретно – в деревне Березина в 15 километрах от Большого Села, в деревне Николо-Березники нынешнего Борисоглебского района или в селе Уславцево неподалеку от Борисоглебского?

Читаем информацию о селе Услацево в ярославском краеведческом сборнике:

«Уславцево – село на территории Борисоглебского района, прежде входило в состав Ростовского уезда, расположено в 8 км к северо-западу от поселка Борисоглебского на реке Мозге. По сведениям конца XIX века в селе Уславцево «42 двора и 102 ревизских души, при 100 наделах. Сельская каменная пятиглавая, в связи с колокольнею, церковь…имеет три престола: 1) Богоявления Господня, 2) Святого Николая и 3) Казанской Пресвятой Богородицы». Село известно как родина выдающейся крепостной актрисы Прасковьи Ивановны Ковалевой-Жемчуговой, получившей в 1798 году вольную и ставшей в 1800 году женой князя Н.П.Шереметева. Здесь на месте их первой встречи князь выстроил часовню. Церковь Богоявления сооружена в 1806 году также по заказу Н.П.Шереметева на месте одной из двух деревянных церквей, имеющихся в селе на это время».

Кажется, всё ясно, где родилась Прасковья Жемчугова. Однако это мнение разделяют не все. В том же журнале «Русь», где был опубликован очерк Ю.Белякова «Ярославская Золушка», в № 2 за 1996 год был напечатан его же очерк «На родине Параши Жемчуговой», в котором утверждалось, что актриса родилась в деревне Березина, а в Большом Селе, в церкви Параскевы Пятницы, ее крестили. Журналисту показали место, где стоял дом кузнеца Ковалева, пересказали несколько воспоминаний местных старожилов, доказывающих, что Прасковья Ковалева родилась именно в деревне Березина.

Но прежде чем согласиться с этими доводами, вернемся к информации М.Г.Ваняшовой и С.В.Лапшиной:

«Истинное происхождение Жемчуговой-Ковалевой долго было за «семью печатями», пока друг Сергея Дмитриевича Шереметева, внука Жемчуговой-Ковалевой, известный ростовский краевед А.А.Титов в своем истopико-статистическом описании Ростовского уезда не рассказал, ссылаясь на краеведа А.М.Ошанина, вкратце эту историю, не называя конкретных имен и времени. Титов писал: “В конце прошлого столетия владелец села Вощажниково, приехавши летом в село, увидел проходившею за водой крестьянскую девушку, дочь местного кузнеца, на которой он вскоре и женился, в последствии времени он представил ее ко Двору, и никто не мог предполагать, что это была крестьянка». На родине своей жены Н.П.Шереметев выстроил церковь Богоявления с двумя приделами (1805 г.), а у дороги к селу, где по преданию граф впервые встретил юную Парашу, была поставлена часовня (сейчас в полуразрушеном состоянии). Именно об этой встрече была написана песня «Вечор поздно из лесочка…», приписываемая легендой самой Жемчуговой-Ковалевой».

Как видим, здесь приводятся более весомые сведения, чем воспоминания старожилов, даже самые древние из которых, естественно, не могли точно знать историю семьи Ковалевых. Таким образом, приходится только догадываться, как появились большесельские версии происхождения великой актрисы. Впрочем, в пользу этой версии существует текст этой самой песни «Вечор поздно из лесочка…», где упоминается «село Большое, что на Юхоти». Но вариантов этой песни, приведенных П.В.Киреевским в сборнике народных песен, больше десятка. Так что и это «доказательство» никак нельзя назвать весомым. Оно явно проигрывает доказательству, приведенному ростовским краеведом А.А.Титовым, опирающемуся на воспоминание потомка Прасковьи Жемчуговой. Семейное предание – более надежный источник. Возможно, и возведенный Н.П.Шереметевым в Ростове Дмитриевский собор также можно рассматривать как еще одно доказательство того, что Прасковья Жемчугова родом из-под Ростова, что на ростовской земле состоялась их встреча, положившая начало еще одной трогательной и трагической любви.

Неподалеку от Дмитриевского собора возвышается церковь Спаса на Песках бывшего Княгинина монастыря. Где-то здесь, в темной келье, одетая в черное монашеское одеяние, создавала летописные рассказы-некрологи по убитым татарами русским князьям Марья Черниговская. Возможно, здесь перелистывала она страницы «Слова о полку Игореве», сочувственно скорбела над плачем Ярославны и скупо улыбалась, читая о возвращении князя Игоря из плена, переживая радость его молодой жены. Сама княгиня Марья не дождалась этого счастья, так хоть чужой радостью на мгновения согреть озябшую одинокую душу.

А может, здесь же под ее пером родилось и «Слово о погибели Русской земли» с его страстным поэтическим запевом: «О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская!..»?

XIX век отмечен именем еще одной талантливой Ярославны – Юлии Валерьевны Жадовской. Она родилась в 1824 году в селе Субботино Любимского уезда Ярославской губернии, в обедневшей дворянской семье. Девочка появилась на свет без кисти левой руки и с плохим зрением, что во многом определило трагичность ее судьбы. После смерти матери воспитывалась у тетки в Костроме, в 1840 году переехала в Ярославль к отцу – чиновнику особых поручений при губернаторе. Ярославский филолог Н.Астафьева так описала ее личную драму:

«Юлия Жадовская р ано обнаружила интерес к поэзии и поэтический талант, которому помог развиться ее домашний учитель П.М.Перевлесский. Молодые люди, объединенные общими интересами, полюбили друг друга, но отец отказался разрешить этот брак. М.П.Перевлесский покинул Ярославль, впоследствии стал известным педагогом, профессором Александровского (бывшего Царкосельского) лицея, опубликовал ряд работ по истории русской литературы. Жадовская, примирившаяся с суровым решением отца, всю жизнь хранила память о большой и несчастной любви… Весной 1858 года в Санкт-Петербурге вновь встретилась с П.М.Перевлесским. Драматизм этой встречи отражен в стихотворении «После долгой тяжелой разлуки». В 1862 году Жадовская вышла замуж за вдовца, друга семьи доктора К.Б.Севена, воспитывала его осиротевших детей. В течение 5 лет ухаживала за тяжело больным отцом. Вскоре после смерти отца заболел и умер муж, оставив на ее попечении большую семью».

Стихотворение «После долгой тяжелой разлуки» появилось в журнале «Сын Отечества» в 1859 году:

Но вернемся к творческой судьбе Юлии Жадовской.

Первая книга ее стихов вышла в Москве в 1846 году. Через десять лет вышел второй поэтический сборник, получивший положительные отзывы Писарева и Добролюбова. В журнале «Русский вестник» был опубликован ее автобиографический роман «В стороне от большого света». В повестях «Женская история», «Отсталая» та же главная тема – судьба женщины того времени.

«Я всё еще его, безумная, люблю», «Я плачу», «Ты скоро меня позабудешь», «Сила звуков» – названия поэтических произведений Жадовской, положенных на музыку известными композиторами Глинкой и Даргомыжским.

Юлия Жадовская умерла 28 июля 1883 года в селе Толстиково Буйского уезда Костромской губернии. А незадолго до этого – 22 июля – в Буживале под Парижем скончался великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев, и эта печальная весть как бы затмила известие о кончине Жадовской. Ярославский поэт и краевед Л.Н.Трефолев писал по этому поводу: «В иные времена о Жадовской отечественная печать – журнальная и газетная – отозвались бы гораздо живее и сочувственнее, чем в траурные дни по Тургеневу… Отказать же покойной Жадовской в таланте кто решится? В ней признавали его и Белинский и Добролюбов – авторитеты настолько почтенные в оценке поэтической деятельности, что становится и грустно и досадно за женский поэтический талант, который погиб в глуши».

И все-таки вряд ли только смерть Тургенева помешала России достойно проводить в последний путь Юлию Жадовскую, так далеко оказавшейся в «стороне от большого света».

Костромской краевед Е.Степаненко написал теплый очерк о Юлии Жадовской под названием «Я отзовусь бессмертною душой…», опубликованный в № 1/2 журнала «Русь» за 2001 год и заканчивающийся следующими словами:

«Юлия Валериановна жила надеждой: «Я отзовусь бессмертною душой». Отозвалась. Поэзия Жадовской вошла в сознание многих поколений россиян не только такими стихами, как «Грустная картина» и «Нива моя, нива», ставшими хрестоматийными. Стихотворение «Лучший перл» ценили Гоголь, Добролюбов, Писарев, Чернышевский. Бунин переписал для себя «Тихо я одна бреду по саду». Такие разные поэты, как Трефолев и Бальмонт, подражали ей. Лучшие композиторы: Глинка,Чайковский, Даргомыжский, Рахманинов, Глиэр сочиняли романсы на стихи Жадовской, которые и сегодня остаются с нами. Как и память о Юлии Валериановне».

Без преувеличения можно сказать, что среди русских женщин-писательниц XIX столетия наша землячка занимает особое, неповторимое место, в своем образе еще раз воплотив лучшие черты Ярославен: нежность, преданность и талант.

Известный советский поэт Лев Иванович Ошанин, с которым мне довелось встречаться и общаться во время проведения некрасовских праздников поэзии, написал замечательные слова к песне «Ярославна» на музыку П.Аедоницкого, где дал этому имени новое, современное звучание:

Род Ошанина имеет ярославские корни, сам поэт умел ценить женскую красоту и душевность, потому так тепло, с любовью ему удалось написать о наших Ярославнах.

главная | назад

Hosted by uCoz