«КОГДА ГРОЗИЛ НЕУМОЛИМЫЙ РОК…»

Некрасов датировал это стихотворение 1860 годом – годом, когда произошел окончательный разлад с Тургеневым, и к травле Некрасова приступили его недавние друзья. Клевета вокруг имени поэта приняла такой размах, что Некрасов, обычно предпочитавший сносить несправедливые обвинения молча, не выдержал и публично прочитал это короткое, словно сдавленное болью стихотворение на благотворительном вечере в Дворянском собрании при участии известных русских писателей. «Появление каждого из них восторженно приветствовалось публикой, – вспоминал современник, – и только когда на эстраду вышел Николай Алексеевич Некрасов, его встретило гробовое молчание. Возмутительная клевета, обвившаяся вокруг славного имени Некрасова, очевидно, делала свое дело. И раздался слегка вздрагивающий и хриплый голос поэта «мести и печали»... Что произошло вслед за чтением этого стихотворения, говорят, не поддается никакому описанию. Вся публика, как один человек, встала и начала бешено аплодировать. Но Некрасов ни разу не вышел на эти поздние овации легковерной толпы».

Удивительно красноречивое и страшное свидетельство – в огромном зале Дворянского собрания, битком набитом слушателями, не нашлось ни одного человека, который приветствовал бы появление Некрасова. А через несколько секунд весь зал, «как один человек», выражал поэту свое восхищение, настолько подействовала искренность поэта, передалась его боль и незаслуженная обида. Вряд ли это можно объяснить высоким исполнительским мастерством Некрасова – все современники единодушно отмечали, что Некрасов читал свои стихи тихим, «замогильным» голосом. Напрашивается другой вывод: что возмутительная клевета, которая делала свое черное дело, не могла ослепить современников Некрасова окончательно, многие интуитивно понимали, что травля поэта вызвана не его личными качествами, а более серьезными, потаенными причинами. И это короткое, удивительно искреннее и вместе с тем словно бы недосказанное стихотворение дает пищу для таких размышлений.

Прочитаем его еще раз, прислушиваясь буквально к каждому слову. Первое, что сразу же задевает внимание, это необычность обращения – поэт стыдит сердце за то, что оно слишком близко принимает клевету. Эта деталь удивительно высвечивает одиночество поэта, которому не с кем поделиться своей болью кроме как с собственным сердцем. И естественно возникает мысль о смерти, после которой «Кто-нибудь и об нас проболтается Добрым словцом». Почему, спрашивается, Некрасов применил здесь такое странное слово – проболтается? Синоним его – проговорится, то есть скажет то, чего не следовало бы говорить, хотя это и соответствует истине.

Чем глубже вчитываешься в это стихотворение, тем больше убеждаешься, что случайных слов в нем нет, Некрасов крепко рассчитывал, что после его смерти правда о нем будет, наконец, сказана, и она перечеркнет, опрокинет все клеветнические измышления недругов и бывших друзей поэта. Но возможно это только после его смерти, такова эта правда. В большом зале Дворянского собрания были и доброжелатели, и более многочисленные недоброжелатели Некрасова, которым на какое-то время удалось создать в зале атмосферу неприязни к поэту, но и они оказались бессильны устоять перед признанием Некрасова, когда он прочитал эти восемь строк, с кровью вырванных им из самой глубины сердца, истерзанного болью и обидой. Это было как бы минутное прозрение, замкнутый Некрасов на мгновение приоткрылся – и клевета рассеялась, чтобы потом опять, как змея, обвить славное имя поэта. И висит на нем до сих пор…

Четвертого апреля 1866 года студент Дмитрий Каракозов неудачно пытался застрелить царя Александра II , но этот выстрел удачно использовала реакция, обратив его против всех демократических кругов. Закрытие неминуемо грозило и некрасовскому «Современнику». И вот, чтобы спасти журнал, Некрасов предпринял поступок неожиданный и отчаянный – в Английском клубе 16 апреля прочитал приветственное стихотворение М.Н.Муравьеву, назначенному председателем следственной комиссии. До этого он отличился при подавлении польского восстания, за что получил красноречивую кличку «Вешатель».

От Некрасова отвернулись друзья, его травили враги, злорадствовали любители грязных сплетен. Принесенная поэтом жертва не спасла журнал, наказала морально и самого Некрасова, но никто другой так сурово не осудил поэта, как он сам:

Эти строки Некрасов написал сразу же после возвращения из Английского клуба, где был прочитан злосчастный мадригал, из чего следует, что свою ошибку поэт понял сразу, еще до того, как на него обрушились и друзья, и враги. И в эту же ночь, вероятно, Некрасов уничтожил автограф этой приветственной оды, которой поэт стыдился до последних дней жизни.

О том, как Некрасов действительно относился к самодержавию и царским сатрапам, таким, как Муравьев-Вешатель, можно судить по истории создания стихотворения «Из автобиографии генерал-лейтенанта Федора Илларионовича Рудометова 2-го, уволенного в числе прочих в 1857 году». Впервые оно было опубликовано в четвертом номере «Современника» за 1863 год под заголовком «Мое желание. Романс господина, обиженного литературой», и начиналось так:

Сослагательное наклонение обмануло бдительных цензоров, и даже подпись под стихотворением – Савва Намордников – не вызвала их возражений: какой-то вымышленный господин мечтает стать цензором – ну, и что такого? Пусть мечтает на здоровье. Но постоянные читатели «Современника», знакомые с конспиративными приемами, к которым прибегал прогрессивный журнал под руководством Некрасов в борьбе с самодержавием, догадались, кого поэт называл Намордниковым – царя Александра 2-го, только что обрушившегося на передовую печать арестами и ссылками, приостановлением и запрещением журналов. Как говорится, стихотворение «сработало», попало в цель.

Но Некрасов, проявлявший в борьбе с самодержавием последовательность и хитрость, решил использовать материал этого стихотворения еще раз, еще раз воспользоваться цензурным промахом, а заодно расшифровать «героя» этого стихотворения для менее догадливых читателей. С этой целью Савва Намордников превращается в Рудометова 2-го – уже не намек, а прямое указание на Александра 2-го. Сослагательное наклонение отбрасывается в сторону и о гонении на литературу уже говорится в прошедшем времени. Но как в таком виде провести стихотворение черед цензуру? И вот появляется в самом начале стихотворения четверостишие, которого не было раньше:

Таким образом, «поле деятельности» «героя» стихотворения расширяется: он управлял учебным учрежденьем, потом был начальником цензуры, а в конце появляется еще одно четверостишие, многозначительное и вроде бы не соответствующее прежнему поприщу «героя»:

Здесь поэт явно обрывает стихотворение и ставит многозначительные точки. Догадливый читатель уже понял, что тут Некрасов имеет в виду Муравьева-Вешателя, «усмирившего» Польшу. Таким образом, стихотворение во втором своем варианте бьет и по царю, и по его самому одиозному в русском обществе сатрапу. В таком виде стихотворение было опубликовано в книге, которую Некрасов издал в 1874 году, фиктивно датировав его 1857-м годом. В Черниговском государственном историческом музее хранится автограф этого стихотворения, где после пространного его заголовка Некрасов сделал красноречивую приписку: «а в 1866 году вновь призванного на службу отечеству», которую сам же и зачеркнул, понимая, что это указание не поймет только самый глупый цензор – ведь именно в 1866 году, после выстрела Каракозова, был вновь призван «на службу отечеству» Муравьев-Вешатель.

Нет сомнений в том, что свой окончательный вид стихотворение приняло после того, как был закрыт «Современник», а это лишний раз доказывает, что мадригал Муравьеву не был проявлением малодушия, – это был тактический ход с целью спасти от закрытия самый прогрессивный журнал России, легальный орган революционной демократии. Уже отмечалось, что Некрасов не случайно дал своему «герою» фамилию Рудометова – если заглянуть в словарь Даля, то «рудомет» объясняется как «кровопускатель, кто промышляет этим делом». Назвать царя Намордниковым поэту показалось не достаточно – он прямо называет его кровопускателем, кровопийцей, а чтобы не было сомнений, кого он имеет в виду, сделал выразительное добавление – Рудометов второй. Короче говоря, поэт очень удачно окрестил своего «героя», после публикации 1863 года не побоялся усилить критическую направленность стихотворения. На это после выстрела Каракозова нужно было огромное мужество.

восклицал Намордников второй, а догадливые читатели понимали под крепостью не физическую выносливость, а Петропавловскую крепость, в которой в 1863 году, когда был опубликован первый вариант стихотворения, сидел Чернышевский. Короткое стихотворение, а сколько в нем силы и ненависти, мужества и таланта, любви и боли. Вот подлинный Некрасов, а судить о нем по мадригалу Муравьеву – всё равно, что, например, за сдачу Москвы считать Кутузова плохим военачальником. Некрасов сделал этот вынужденный шаг не ради сохранения собственной свободы – свободой он рисковал, когда называл кровопускателем самого царя! – а ради своего детища «Современника».

Но современники поэта, ради которых это было сделано, не поняли его. От поэта отвернулись его друзья, травили враги, злорадствовали любители грязных сплетен. Принесенная Некрасовым жертва не помогла журналу, не была правильно понята в прогрессивном лагере, но никто другой так сурово не судил поэта, как он сам.

главная | назад

Hosted by uCoz